Морок

В это самое время и объявилась в Крутоярове плотницкая артель. Сколотил ее приезжий чернявый мужичонка, которого крутояровцы, острые на язык, сразу же прозвали Шустрым. И вправду, что на разговор, что на ногу, что на дело – шустрый был. И все бегом, бегом, а сам маленький, худенький. Тому банешку срубили, этому пристройку, все по-доброму, ладно.

Покряхтел Агарин, почесал затылок и пошел к Шустрому на переговоры. Сладили. Плотники – за дело, а хозяин, как обычно, плот в город повел. Вернулся, а дом почти готов, крышу только осталось покрыть да полы настелить. Наталья прямо ног под собой не чует – летает. Понятно, надоело в избушке тесниться. У той избушки углы все прогнили.

Цену, правда, плотники заломили немалую, но все-таки терпимую.

Как раз на зазимок, по осени уже, впервые затопили в новом доме печку. Ровно загудело пламя, поджаривая непросохшую еще глину, густой дымный столб пополз в небо. Печка есть, топится, значит, и дом готовый. На радостях Агарин, расплатившись с плотниками, еще сверх того угощение от себя выставил. Хватило на гулянку до самого утра. Наталья три раза ставила варить суп в ведерном чугуне. К утру, когда уже почти все опали, хозяин с Шустрым сидели за столом в обнимку и дружно тянули:

А поутру они проснулись,Кругом помятая трава…

Спать им и не довелось.

Ранехонько, только-только еще светать начинало, возле нового дома остановилась легковушка, и вышли из нее трое по-городскому одетых мужчин. Ничего не говоря, молча прошли в дом. Остановились напротив Шустрого, и один, постарше, седой, негромко сказал:

– Пошли, Сидорчук.

– А кто вы такие, по какому праву? – начал было хозяин, но старший из пришедших деликатно показал ему красную книжечку, и Агарин примолк. Как фронтовик, он прекрасно знал цену тем заглавным буквам, которые значились в книжечке.

Шустрый ничего не сказал, медленно поднялся и вошел. Больше его уже никто и никогда в Крутоярове не видел.

Агарин да соседские мужики поломали над этим случаем головы, толкового объяснения не нашли и мало-помалу забыли. Кому надо, тот знает, решили они.

Агарины перебрались в новый дом. В заботах, хлопотах прошла зима, и Наталья уже вялила мясо мужу на лето, подходило время сплава. Тогда-то и появилась неизвестно откуда в доме газета. А в ней, на последней странице, просто и ясно было написано, что предатели, как бы они ни скрывались, все равно предстанут перед судом. И подробно рассказывалось, чем Сидорчук занимался во время войны. Оказывается, командовал полицаями, расстреливал наших пленных и партизан, а потом, когда запахло жареным, добыл чужие документы и махнул в Сибирь. Думал, тут не найдут.

– А я-то! Я-то! – кричал Агарин, и под его пудовым кулаком прогибались и трещали доски стола. – Я всю войну прошел! И не раскусил! Не распознал гада! Песни пел, как с другом…

Когда он отвел душу, выматерился и, по всему можно было надеяться, что скоро успокоится, пришли соседские мужики, тоже прочитавшие газету. Поговорили, посудили, и надо же было кому-то брякнуть:

– Ну, Егор, дом у тебя особенный будет. Как-никак, а начальник полиции строил.

Если бы кто другой услышал подобное, ну, плюнул бы, промолчал, отшутился бы, наконец. Но у Агарина характер был не такой… Девятого мая, в праздник Победы, гуляли Агарины с соседями, и кто-то опять поддел Егора насчет дома, выстроенного начальником полиции. Агарин разозлился, выругался и подался, ничего больше не сказав, домой. Наталья ушла с гулянки раньше, чтобы накормить ребятишек, и уже укладывалась спать, когда с улицы донеслось:

– Ребятишки! Наталья! А ну, волоки шмотки на улицу!

Слово Агарина в семье было законом. Но в этот раз, почуяв недоброе, Наталья попыталась перечить:

– Егор, ты чего удумал?!

– Волоки шмотки на улицу! Кому сказал!

Выхлестнул раму и стал выкидывать в окно все, что попадало под руку. «Шмоток» было немного.

Через час новый дом ярко горел. Сухое, звонкое дерево с гулом и треском, рассыпая ворохи искр, уходило в небо черным, тяжелым дымом. Сбежался народ, некоторые кинулись было с баграми растаскивать бревна, но Агарин не дозволил:

– Я те щас помашу! Я помашу!

Народ стоял и переговаривался:

– Что он, рехнулся?

– Да все из-за полицая!

– А Наталья чего смотрит?

– Да сама же ему вытаскивать помогала! Тут сам черт не разберет!

– Вот уж дураки так дураки, опять в избушку!

Сгорел новый дом дотла.

На следующий день Агариных, все семейство, можно было увидеть на пожарище. Ковырялись с лопатами, скидывая угли и головешки в одну сторону.

– Вот и кастрюля сгорела, – тихо, как будто самой себе, говорила Наталья. – Совсем новая кастрюля-то была. Ну, так оно разве чё думается…

– Ладно, мать, не ерепенься. – Голос у Егора окреп, в нем послышались привычные грозные нотки. – Жить все равно бы в нем не стал! Совесть не дозволяет. Мне, фронтовику, живодер избу поставил!

Со злостью расшвыривал лопатой головешки. Наталья тихо вздыхала да иногда, останавливаясь передохнуть, смахивала уголком платка слезинку.