Морок над Инсмутом

Повернув направо, я поехал по Саут-стрит к Вул Плейс. Других машин на улице не было, не заметил я и людей, прогуливающихся по тротуарам; страннее всего было то, что дома, мимо которых я проезжал, были темны, а заросший травой клочок земли в центре, окруженный давно не крашенными перилами и залитый светом луны, круглившейся над белыми фронтонами, выглядел заброшенным и непокойным. Лежавший в руинах район Клот-стрит был еще менее привлекателен. Раз или два мне показалось, что в дверях домов, мимо которых я проезжал, возникали какие-то силуэты, но они были настолько неясными, что я принял их за продукт своего напряженного воображения. Надо всем висело жуткое ощущение заброшенности, особенно сильное в кривых темных проулках, разъединявших неосвещенные, заколоченные досками дома. Наконец на Хай-стрит луна сверкнула над шпилем, оправленной в склон холма церкви, точно диадема, но стоило мне направить машину в ложбинку у лестницы, как ночное светило нырнуло за черный шпиль, как будто церковь норовила стащить спутника Земли с неба.

Поднимаясь по лестнице, я заметил, что в стену на всем ее протяжении вделаны железные перила, а вырубленные из грубого камня ступени растрескались и пауки сплели в трещинах паутину, склизкий зеленый мох покрыл камни, затрудняя продвижение. Ветки голых деревьев свисали над головой. Горб растущей луны, плывущей в безднах пространства, освещал здание церкви, а дряхлые могильные камни, увешанные мерзкой разлагающейся растительностью, отбрасывали странные тени на поросшую грибами траву. Любопытно, что церковь, столь очевидно заброшенная, сохраняла жилую атмосферу, и, входя внутрь, я почти ожидал увидеть кого-нибудь — сторожа или молящегося.

Я взял с собой фонарь, рассчитывая, что он поможет мне обыскивать темное здание, но какое-то свечение, вроде радуги, наполняло помещение изнутри, как будто лунные лучи проникали в него сквозь витражные окна. Я шел по центральному проходу, освещая фонарем все скамьи по очереди, но, судя по нетронутой толще пыли, на них давно никто не сидел. Пожелтевшие стопки сборников гимнов, сложенные у одной колонны, напоминали всеми забытые коленопреклоненные существа, скамьи тут и там обрушились от старости, в застоявшемся воздухе мускусно пахло склепом.

Добравшись наконец до алтаря, я увидел, что крайняя слева скамья перед ним странно наклонилась в моем направлении. Я еще раньше замечал, что многие скамьи покосились от небрежения, но теперь увидел, что доски пола под первой скамьей тоже задрались, обнаружив темную бездну внизу. Я оттолкнул скамью — благо следующая стояла от нее на значительном удалении, — и мне открылся прямоугольный черный колодец. Желтый луч фонаря осветил лестницу, которая, извиваясь, спускалась вниз меж сырых стен.

Я помешкал на краю бездны, бросая тревожные взгляды в темные углы церкви. Потом начал спускаться, стараясь не шуметь. Уходящий в глубину тоннель был тих, только капала со стен вода, невидимая за пределами луча моего фонаря. Освещая винтовую лестницу передо мной, он выхватывал из тьмы то повисшие на стене капли сырости, то ползучих черных тварей, которые прятались по щелям так быстро, точно свет мог их уничтожить. Погружаясь все глубже, я заметил, что ступени под моими ногами уже не каменные, а земляные и из них растут грибы с отвратительно раздутыми, пятнистыми шляпками, да и крыша тоннеля, поддерживаемая редкими непрочными опорами, тоже внушала мне опасения.

Сколько я так полз под шаткими сводами, не знаю, но вот наконец под очередной аркой возникла необычная лестница, совсем не затронутая временем, с острыми, как в первый день, ступенями, хотя и покрытыми грязью, принесенной сверху множеством ног. Фонарь показал мне, что эта лестница уже не закручивалась спиралью, как прежде, а значит, конец спуска был близок, и мысль об этом вселила в меня странную тревогу и неуверенность. Я остановился и снова прислушался.

Снизу не доносилось ни звука, сверху тоже. Справившись с напряжением, я смело шагнул вперед и, поскользнувшись на ступеньке, скатился с лестницы к самому подножию гротескной статуи в рост человека, которая ухмылялась в свете моего фонаря, пялясь на меня невидящими глазами. Таких статуй оказалось шесть, они стояли в ряд вдоль одной стены, а от стены напротив на них глядел точно такой же мерзкий секстет, выполненный неизвестным скульптором столь искусно, что статуи были как живые. С трудом оторвав от них взгляд, я поднялся и посветил фонариком во тьму перед собой.