Мороз по коже

— Я уже отправил послание в Москву. Уверен, Дик достанет ту статью, которую Аркадий сдал в свою редакцию. Скорее всего, статья имеет взрывной характер. В одном ты прав — Еремин за сенсациями не гонялся, чернуху не лепил, клубничкой не баловался. Похоже на то, будто он и впрямь напоролся на бревно в темноте. Что-то выплыло на его пути. Неожиданно. Он ездил в Тулу в командировку. Там какой-то съезд проходил, партийный или аграрный, короче говоря, стандартная тягомотина для одной-двух колонок на пятой полосе. Вернулся в Москву, сдал материал, взял отпуск, аппаратуру и рванул сюда. Уверен, раньше он о Егорьевске даже не слышал, а уж о Кинском монастыре и подавно. Это говорит о том, что тема его задела. Я знаю их главного редактора. Перестраховщик, каких трудно сыскать. На каждую заметку ищет подтверждение, боится место потерять.

Мужик без семи пядей во лбу. Начинал с корректора, по сути, им и остался. В другое место ему не уйти. Выгонят на улицу, пойдет воздушными шариками торговать. Предполагаю, что материал Еремина ему понравился и даже увлек, но в печать без фактов он его не дал. Тут Аркаша и сорвался, сорвался и влип. Не был готов к препятствиям. Пошел искать правду к протоиерею Никодиму, а тот ему поверил и так испугался, что в Москву рванул. Оба за свое рвение и поплатились жизнью.

— Нам нужно знать содержание статьи, — твердо заявил Горелов.

— Ее еще добыть надо. На это время уйдет.

— Марецкий добудет.

— Ничего он не получит. Шершнев ее скорее сожрет, чем ментам отдаст. Я же тебе сказал, что главный редактор — трус и перестраховщик. Как Марецкий докажет, что Еремин ему какой-то сенсационный материал передавал? Там нет расходно-приходных книг и учет не ведется. Статью могли и не регистрировать, даже наверняка. Она упала на дно ящика Шершнева и лежит как макулатура, заваленная бумагами и папками. Нет, Марецкому там делать нечего. С чем придет, с тем и уйдет. А Дик — дело другое. Этот своего не упустит. Только ведь с одного захода статью не найдешь. Он в том же положении, что и мы. Иди туда, не знаю куда. Найди то, не знаю что! И даже не знает о чем статья, несколько страничек печатного текста. Подпись ничего не значит. Псевдоним, как правило, а название может быть отвлеченным. Знаешь, сколько таких бумажек со скрепочками валяется во всех углах каждого кабинета?! А Шершнев статейку наверняка закамуфлировал под доклад какого-нибудь депутата Ободдуева на конференции по правам потребителя в селе Кукуеве. Иголку в стоге легче найти.

— Пусть твой Журавлев ищет, а нам сваливать из Егорьевска надо. Попробуем в Тулу прорваться. Метелкин хлопнул Горелова по плечу.

— Ты читаешь мои мысли, Палыч! Сегодня следователь областной прокуратуры в Тулу уехал. Толковый парень. Тут ему все равно разгуляться не дали, вот он и отправился восвояси. Он мужик сообразительный и положение дел в городе знает. И все же перед отъездом я еще разок глянул бы на монастырь.

— Для того я и позвал тебя сюда. Уже темнеет. Пять километров лесом. К ночи доберемся. Компасом я обзавелся, фонари тоже есть, авось не заблудимся.

***

За вековыми стенами монастыря в огромной рубленой избе сидел отец Платон, всемогущий правитель тихой обители и всех земель, что раскинулись на двадцать верст. Тихий, незаметный, с жестким рубленым лицом, лысиной, обрамленной жидкими длинными волосами до плеч, с редкой бороденкой, клоками разбросанной по щекам и подбородку. Он восседал на черном деревянном кресле посреди огромной залы, где вдоль стен прятались длинные скамьи, занятые молодыми послушниками.

Стены сруба, украшенные иконами с лампадами, свечи в канделябрах и полумрак очень контрастировали с огромным столом, на котором стоял компьютер и несколько телефонных аппаратов. Обычно его прикрывали ширмой, но сегодня этого не сделали.

Возле дверей замерли шестеро монахов с автоматами наперевес, что так же резало глаз, как манекены под распятием. В центре залы под свечной люстрой поставленные на колени со связанными за спинами руками маялись три таких же, как и остальные, монаха.

Говорил только Платон, восседавший на деревянном троне.

— Трудные времена приходят, братья мои! Не вправе мы уйти с выбранного пути нашего по доброй воле. Однажды нас уже вышибли с поля боя безмозглые политиканы и принудили сложить оружие и уйти, чуя, как в спины нам смотрят стволы черни неподвластной. Теперь над нами нет никого, кроме гласа Божьего. Мы живем по христианским законам — око за око. Никто нам не указ в священной войне. Не за то мы кровь свою проливали, чтобы нас сожрал червь из собственной утробы. Позор лег на братство «Белых волков»! Страхом парализованные все уставы порушили и десяток невинных душ загубили. Свидетелей испугались! На всю столицу прославились! Вы не воины, а шакалы. В батальоне «Белых волков» шакалам не место.

Один из монахов поднял голову и взглянул на вожака.