Морская школа

– Лучше уж с голоду, чем к американцам, – сум­рачно вставил Костя. – Человек ведь, а не обезьяна, чтобы им забавляться да на цепочке водить.

Мы еще долго разговаривали об Илько, придумы­вая самые разнообразные планы, как и где устроить его жить на первое время. И сообща решили, что лучше всего об этом посоветоваться с Николаем Ивановичем и с Костиным отцом.

После осмотра сетей мы насобирали сухих веток, чтобы поддерживать ночью костер, и легли спать.

На другой день позавтракали, три раза выкупались, и, собрав снасти, начали готовиться в обратный путь – домой. Уже забравшись в карбас, я спросил, помня ак­куратность деда.

– Все взяли? Ничего не оставили?

Гриша обошел место нашей стоянки и ничего не на­шел. Потом взял в карбасе жестянку, которой отчерпы­вали воду. Наполнив ее в реке водой, Гриша залил угли на пепелище, где был костер. При этом он бормотал себе под нос:

– Осторожно нужно с огнем, а то разгорится…

Избушка лесника Григория стояла на берегу Юроса. Это была даже не избушка, а маленький, любовно по­строенный домик с окнами, смотрящими на реку.

Каждый раз, проезжая с дедом по Юросу, я любо­вался этим домиком. Даже не верилось, что его мог соорудить человек, имеющий только одну руку. Все у домика было хорошо устроено и прилажено: и окна с наличниками, и крылечко с перилами, и труба из кир­пича. Вдали от селений, среди лесов и рек, всякое жилье человека радует глаз и волнует сердце. А домик лесника Григория на берегу реки казался особенно при­влекательным. От него веяло романтикой охотничьего промысла, следопытской жизни в лесу, борьбы с при­родой.

От берега на реку выступал узкий, в две доски, по­мост, который поддерживали вбитые в дно толстые бе­резовые колья. У этой «пристани» стояли на привязи, лодка и выдолбленный из цельного дерева стружок.

На одной из стен домика были развешаны мережки[1], а неподалеку на козлах из жердей–троегубицы и мел­кие сети.

Привязав карбас к помосту, мы с Костей вышли на берег. Гриша, по уговору, остался в карбасе.

Не без трепета мы поднялись на крыльцо и тихонь­ко постучали. Дверь отворил сам Григорий. Он был вы­соким человеком, могучего сложения. Лицо Григория от ветров и солнца стало почти черным. Левый рукав широкой ситцевой рубахи был подогнут – руки недо­ставало выше локтя.

– Хлеб да соль! – сказал я, увидев у Григория ложку.

Григорий усмехнулся:

– Проходите в избу, давно гостей не бывало.

Голос у него был густой, певучий.

– Мы по делу, – сказал Костя. – Извините нас, дядя Григорий…

– Ладно, ладно. Добро извинять, коли чего натво­рили. Каково рыбачилось?

– Оно вроде ничего, спасибо, – ответил я солид­но. – Деду Максимычу рыбы на три ухи везем.

– Не богато.

– И жаркое будет.

– Едоков на двадцать? – Григорий насмешливо взглянул на меня. Он, конечно, знал хитрую привычку настоящих рыбаков не говорить правду об улове.

В избе за столом сидел Илько и что-то ел, запуская ложку в миску. Увидев нас, он обрадованно закивал и заулыбался. Без совика, в большом пиджаке, должно быть, с плеч Григория, Илько выглядел совсем худень­ким.

В избе стояла не белёная но аккуратно обмазанная глиной русская печь. От самой двери в угол тянулась прикрепленная к стене лавочка. От угла лавочка тяну­лась еще дальше, вдоль другой стены.

В подпечке виднелись деревянные рукоятки ухватов и кочерги, а на шестке – чугунок, горшки и кринки. У шестка висела занавеска, отдернутая в сторону, и узорчатое полотенце.

Было похоже, что здесь есть женщина. И думалось, что она вот-вот войдет из сеней в избу и начнет хозяй­ничать у печи. Но женщины в доме не было, и все хо­зяйство вел сам Григорий. Он готовил пищу, стирал белье, доил козу. Одной рукой он с отменной ловкостью действовал топором так же, как и штопальной иглой или веслом.

Григорий пригласил нас обедать, но мы в один го­лос поблагодарили и отказались, сказав, что сыты, хотя у меня от одного вида запеченной в молоке картошки потекли слюнки.

– Дядя Григорий, – начал Костя, – у вас еще долго Илько будет жить?

Григорий облизал ложку и повернулся к нам:

– А это дело его. Я его не гоню и держать не держу.

– Ему бы учиться нужно.

– Хоть учиться, хоть жениться, – по-доброму рас­смеялся Григорий. – У него своя голова, и смекалис­тая. Учиться ему, само собой, след бы… Ты как дума­ешь, Илько?

Илько застенчиво улыбнулся:

– Сначала бы в тундру…

– Видишь вот, в тундру. А как туда попасть? Хо­рошо бы нынче пароходом. Да кто тебя возьмет.

– А мы поговорим с одним знакомым дяденькой в городе, – сказал Костя. – Может быть, и отправят.

– Что же, пусть едет. – Григорий положил ложку и почему-то начал старательно тереть пальцами бровь. Голос его как будто дрогнул: – У меня ему, конечно, тоже было неплохо… как у батьки… Тоскливо, может, только в лесу, без народу… А так, что же, пускай едет. Родная земля все-таки к себе тянет…