Морская слава Беларуси

Поставив русский корабль в два огня, турки убавили паруса и уравняли ход. Казарский решил воспользоваться этой ситуацией. Он скомандовал к повороту, рассчитав манёвр таким образом, чтобы пройти под самым форштевнем 110-пушечного корабля. «Меркурий» стал потихоньку забираться в сторону и выскользнул из огненных тисков. В дыму турки не сразу заметили этот манёвр и продолжали некоторое время вести огонь. «Селемие» в упор расстреливал «Реал-бей», а оттуда палили по своему флагману. Вопли и проклятия с турецких кораблей слышны были и на бриге. Наконец неприятель опомнился. Опять началась погоня. Теперь уже «Меркурию» с избитыми парусами трудно было маневрировать, но Казарский решил использовать ещё одну возможность. Попав под залп «Селемие», «Реал-бей» немного отстал. Пока лишь корабль капудан-паши преследовал бриг. Казарский подозвал Новосильского:

— Фёдор Михайлович, готовь залп бортом, но передай канонирам, чтобы палили по моему приказу, били прицельно по носовой части, и главное, по ватер-штагу[55].

— Будет сделано, Александр Иванович.

Ватер-штаги

«Селемие» стал разворачиваться для бортового залпа, но Казарский успел быстрее. Носовая часть линейного корабля оказалась перед правым бортом «Меркурия».

— Огонь! — крикнул командир.

И затрещало дерево турецкого судна. Смогли всё-таки русские пушкари попасть в цель, исполнили задумку командира. Ватер-штаг — прочные канаты, удерживающие бушприт[56] снизу, — лопнул и, раскрутившись в воздухе, повис над водой. Потеряв опору, бушприт дёрнулся вверх, а за ним и все снасти, что на нём крепились. Мачты на корабле заходили ходуном. Но и «Селемие» успел дать бортовой залп, правда, не всеми пушками. Огненная лавина обрушилась на «Меркурий».

Бушприт

— Флаг! — вдруг услышал Казарский голос Скарятина и поднял голову.

Ядро перебило гафель[57], и флаг свалился на палубу. Падая, деревянный брус рваным концом ударил по голове часового, и тот рухнул замертво. Прошло лишь мгновение, и уже бежал Скарятин с матросами поднимать флаг, а ещё через несколько минут над бригом взвилось белое полотнище, с синим крестом по диагонали.

Гафель

К Казарскому подбежал унтер-офицер:

— Пожар, ваше благородие. Брандскугель возле крюйт-камеры.

Командир побледнел — это опасно, в любой момент корабль может взлететь на воздух.

— Пожар тушат?

— Мичман Притупов с людьми.

Брандскугель врезался в борт рядом с пороховым складом и, застряв в толстых досках обшивки, остановился. Сухое дерево вокруг него задымилось. До крюйт-камеры было не более сажени. Зажигательный состав, которым начинялся снаряд, не могла погасить вода. Тогда матросы, работая в дыму, вырубили топорами брандскугель, уложили его на медный лист, позаимствованный на камбузе[58], и выбросили за борт.

Тем временем на «Селемие», у которого после повреждения ватер-штага закачалась мачта, поспешно убирали паруса. Гордость капудан-паши прекратил погоню и ложился в дрейф. Однако немного отставший 74-пушечный корабль снова нагонял «Меркурий». Командир «Реал-бея», разъярённый долгим и безуспешным боем и выходом из строя «Селемие», бросал судно то в одну, то в другую сторону, с каждым поворотом посылая по бригу залпы с одного борта. Пока перезаряжаются пушки правого борта, корабль катится вправо. Следует залп левым бортом. Потом заряжаются эти пушки, а корабль идёт налево, поворачиваясь опять правым бортом к бригу. И снова грохот.

Но Казарский не только уклонялся от вражеского огня. Пользуясь тем, что маленький «Меркурий» быстрее менял направление, командир, упреждая турок, успевал развернуть бриг и уже подстерегал «Реал-бея». Русские артиллеристы осыпали ядрами турецкий корабль, прежде чем тот ложился на курс, необходимый для залпа. Это нарушало все расчёты врага, и турки, окончательно потеряв присутствие духа, перешли на картечь. Страшные осколки забарабанили по мачтам и парусам, стали падать на палубу. Турецкий корабль подходил всё ближе, стараясь улучить момент, когда русский бриг очутится под всеми пушками одного из бортов.

В этот момент командира ранило в голову. Подбежал фельдшер, стал перевязывать рану. Казарский очнулся и отказался идти вниз. Он продолжал командовать кораблём. Шатаясь, офицер стоял на шканцах в разорванном и опалённом мундире, с повязкой на голове. Сверкали золотые эполеты на плечах. Это была мишень. Турецкий стрелок взял на мушку русского командира. Раздался выстрел, но прежде широкая спина в матросской рубахе заслонила командира. Пуля, предназначенная капитан-лейтенанту, попала в грудь матросу Щербакову. Потрясённый Казарский не мог оторвать глаз от матроса, спасшего ему жизнь.

Когда моряка унесли, к командиру подошёл Притупов:

— Порох на исходе, Александр Иванович. И течь в корпусе ниже ватерлинии[59]. Пробоину полностью заделать не удаётся.

Ватерлиния

Казарский молчал. Он думал. Ему необходимо было принять самое ответственное решение в жизни. «Последний шанс, — прошептал офицер, — манёвр и огонь. На пистолетный выстрел!»