Морские были

Выполняя приказ Седова, географ Визе и геолог Павлов в сопровождении матросов Линника и Коноплева пересекли остров с запада на юго-восток. Никто до них не поднимался на дикие, сумрачные вершины этих гор, никто не ходил по заснеженным безымянным ущельям, не видел перевала, с которого им открылась свинцовая даль Карского моря…

Стоило снарядить специальную экспедицию, чтобы проделать ту огромную работу, какую самоотверженно провели седовцы на Новой Земле.

Пусть злобствуют и клевещут завистливые дворянчики с незаслуженными крестиками на мундирах. Они не помогали Седову и в те трудные дни, когда он безуспешно стучался в кабинеты членов Государственной думы, дежурил в приемных Министерства, упрашивал редакторов, пытался пробудить у богачей интерес к открытию Северного полюса… Иногда ему смеялись в лицо:

— Полюс?.. Ну и хорошо… Открывайте! А при чем же тут деньги?..

Он терпеливо объяснял:

— Нужно приобрести корабль, продовольствие, одежду, запас топлива, приборы для наблюдений… Вспомните, что экспедиция Циглера стоила миллион!..

Какой-нибудь купчина спрашивал озабоченно:

— А что я получу от этого самого полюса?.. Рыба там имеется, или меха, или, может, на золото есть надежда?..

От таких Седов уходил, хлопнув дверью. Вот уж, действительно, «патриоты»! И что для них честь родины, гордость за ее географическую науку!

Но и Морское министерство оставалось безучастным. Оно лишь не возражало против экспедиции. И нужна была неиссякаемая энергия, настойчивость, что называется «железная хватка», чтобы затронуть равнодушных, расшевелить чиновников, чтобы не отступить, нет — победить!

Он победил. 27 августа 1912 года «Св. Фока» покинул Архангельск. Старенькая шхуна шла к Северному полюсу…

Отметив на странице судового журнала эту дату, Седов задумался. Конец августа!.. Это ли время для начала такого похода?.. Он надеялся выйти в море в конце июля. Но в Архангельске, словно по сговору, против него поднялись все силы, от которых зависели сроки отплытия. Из-за грязных махинаций судовладельца намеченный срок сорвался. Спекулянты-поставщики, не чистые на руку торговцы, нотариус и тот же судовладелец принудили отложить отплытие на середину августа. Бесконечные обращения к губернскому начальству и телеграммы в Петербург почти не помогали. Подсовывая негодные продукты и товары, запрашивая втридорога за ездовых собак, архангельские купцы все оттягивали время.

Теперь, наконец-то, вся эта жадная к наживе свора осталась позади. Однако безвозвратно пролетело и самое лучшее время навигации. Седову сначала лишь намекали, потом и открыто советовали отложить поход до следующего года.

Но Георгий Яковлевич торопился с выходом в море. Ведь задержаться до следующей навигации было все равно, что признать себя побежденным. В Петербурге непременно нашлись бы «влиятельные лица», которые сорвали бы экспедицию. «Пусть ждет меня трудный рейс и, может быть, суровая зимовка, решил Седов, — но с моря экспедицию никто уже не возвратит…»

Если бы только не козни судовладельца, не чиновничья волокита в Архангельске, «Фока» безусловно, достиг бы Земли Франца-Иосифа. Каждый день простоя у причала стоил доброго месяца мытарств и скитаний во льдах.

Сколько людской энергии, продовольствия, топлива, ездовых собак сохранила бы команда шхуны, не будь этой вынужденной зимовки!

Почти целый год, проведенный в угрюмой скалистой бухте на севере Новой Земли, у многих надорвал силы и поколебал волю.

Седов считал эту вынужденную зимовку только досадным, затяжным эпизодом на пути к цели. Потому, когда «Фока» вырвался наконец из ледяного плена, у командира не было и мысли об изменении маршрута. Он скомандовал рулевому:

— Курс — норд!

Седов не мог, конечно, не заметить подавленного настроения офицеров. Некоторые из них были уверены, что шхуна пойдет на юг. Значит, снова предстояла борьба.

В кают-компании его ждали. Из-за двери были слышны возбужденные голоса. Особенно выделялся голос Кушакова, корабельного врача, — мелочного придиры, ненавистного матросам.

— Это безумие!.. — трагически восклицал Кушаков. — Это просто безумие: при таком состоянии судна и экипажа идти на север…

Седов отворил дверь, и Кушаков тотчас смолк, сделав безразличное лицо. В кают-компании долгую минуту тянулось тяжелое молчание. Неторопливо присев к столу, слушая, как громыхают за бортом волны, командир взял судовой журнал. В журнале должно быть записано мнение офицерского состава о состоянии экспедиции и о дальнейшем курсе корабля… Знакомый бойкий почерк Кушакова с росчерками и завитушками. О чем же так тревожился Кушаков?

Оказывается, он-то и был распространителем неверия в успех похода. Он утверждал, что судно не достигнет Земли Франца-Иосифа и в этом году. Но если даже достигнет, на какие, мол, запасы провизии, одежды, топлива рассчитывает начальник?

Седов усмехнулся.

— Я никогда не говорил, что наша экспедиция снаряжена блестяще. Вы сами знаете, каких трудов стоило ее снарядить. Вы предлагаете возвратиться, а потом снова попытать счастья? Но кто даст вам средства на вторую экспедицию?