Морские были

В отряде промышленных тоже были раненые, но в большинстве не тяжело. Лишь двое из них шли, опираясь на плечи товарищей. Эти двое ворчали всю дорогу:

— Начальник-то наш… Хорош! Дикий в него из лука стрельнул, так он что же? Подбежал, лук у того выхватил, а потом ещё рану ему перевязал!..

Другой отзывался с негодованием:

— Этак воевать, братцы, только диких смешить. Надобно, чтоб страху они набрались, чтоб не повадно было в другой-то раз…

Кто-то утешал потерпевших:

— Ты погоди, однако, в посёлке строгий учиним над ними суд…

Но Шелихов и не думал наказывать пленных. Он выдал им по пачке табаку, по отрезу пёстрого ситца, раненых приказал обмыть, перевязать и накормить, и лекарь, вздыхая и морщась, принялся исполнять это распоряжение.

Возможно, кадьяки подумали, что таков у бородатых людей странный обычай перед казнью. Жадно они курили табак и кутались в пёстрые отрезы, в напряжённом молчании следя за каждым движением русского начальника.

Когда он поднял несколько луков и копий и двинулся к ним, пленные лишь сдвинулись в тесную группу и, не дыша, опустили головы…

Дальнейшее их потрясло и совершенно сбило с толку. Русский начальник возвратил им оружие, легонько похлопал каждого по плечу, а потом сам широко распахнул ворота.

Они отходили к воротам, медленно пятясь, все ещё не уверенные в своём счастье, в том, что будут жить. За воротами и в лесу не оказалось засады, и для них, привыкших к жестокости победителей, наверное, в те минуты впервые открылся иной, благородный человеческий мир…

В течение целого месяца ни на берегу, ни в горах, ни в лесу не было замечено ни одного туземца. За этот месяц раненые кадьяки поправились и встали на ноги. Они уже знали три-четыре десятка русских слов. Шелихов и несколько промышленных тоже изучали язык кадьяков и уже могли объясниться с пленными.

Как-то под вечер в селение русских прибыл сам предводитель племени.

Это был рослый, костлявый, исполосованный шрамами старик. Опираясь на копьё, словно на посох, не взглянув на дозорных, он прошёл в ворота.

Шелихову тотчас же доложили о появлении неизвестного старика, и Григорий Иванович вышел ему навстречу.

— Пусть солнце ярче освещает твою дорогу! — проговорил Шелихов по-кадьякски.

Покрытое татуировкой лицо старика удивлённо дрогнуло.

— Ты знаешь наш язык?!. — воскликнул гость. — Пусть время твоей охоты будет всегда счастливым… Кто ты?

— Я русский начальник на Кадьяке.

Старик наклонил голову:

— Мы знаем друг друга. Это я напал на тебя ровно луну назад. Я — Ингалак. Племя моё — самое отважное на побережье.

— Я вижу, твоя рука уверенно держит копьё, — сказал Шелихов. — А твои глаза, наверное, хорошо видят и ночью…

Ингалак выше поднял голову и расправил плечи.

— Я пришёл спросить, почему ты отпустил здоровых и наказываешь тех, кто уже наказан ранами в бою?

Шелихов засмеялся.

— Можно ли наказать волка мясом или тюленя рыбой? Посмотри на своих пятерых воинов, сейчас они водят палочками по бумаге и уже рисуют те знаки, по которым можно читать мысль. Скоро они смогут читать книги и узнают, какой большой мир и что им следует делать, чтобы ваше племя жило богато и счастливо…

Он подвёл Ингалака к дому. Тот заглянул в открытое окно, припал к подоконнику и несколько минут оставался неподвижным. Потом, обернувшись к Шелихову, он проговорил изумленно:

— Да, это правда, — они водят палочками по бумаге и произносят ваши слова… Но зачем нужно тебе, чтобы кадьяки знали ваш язык? А если они научатся читать ваши книги, разве это сделает тебя сильнее?

Шелихов слушал его с интересом. У предводителя племени был острый и развитый ум. Словно опережая мысли русского начальника, старый воин продолжал увлечённо:

— Когда наши люди узнают книги, они, быть может, захотят одеть такую же, как на тебе, одежду, жить в таких же больших домах. А потом они скажут, что ваши длинные ружья вернее стрелы или копья. Кто же даст им здесь все это: и одежду, и ружья, и такие дома?

— У тебя очень много вопросов, Ингалак, — остановил его Шелихов. — Но разве ты не знаешь, что и ружья, и одежда — все делается руками человека? Или руки твоих людей слабы? Им нужно лишь передать умение, и они смогут и ковать железо, и строить. Мы, русские, научим вас этому. Мы хотим жить с вами в мире и дружбе.

Старый Ингалак задумался.

— Значит, вы приехали не для того, чтобы убивать нас, жечь наши жилища, отбирать песцовые и котиковые шкуры?

— Нет, Ингалак, мы приехали трудиться, охотиться, изучать эту землю. Здесь много, очень много богатств. Их хватит и для нас, и для твоего народа. Их будет достаточно и для других племен.

— Я слышу, ты говоришь правду, — молвил Ингалак, внимательно глядя в глаза Шелихову. — У тебя нет нужды обманывать меня: ведь я здесь один, а вокруг твои люди, и тебе ничего не стоило бы…

— Будь спокоен, Ингалак, — улыбнулся Шелихов. — Не зная меня, ты решился прийти сюда один. Ты человек отважный и честный, а мы уважаем таких людей. Я отпускаю твоих воинов — их раны уже зарубцевались. Пусть эти воины расскажут всем кадьякам, что встретили здесь не врагов, а друзей, и пусть приходят к нам в любое время.