Морские были

Неожиданно появился мичман Мур. После побега из Саймонстауна он всячески старался заслужить доверие капитана, даже прислужничал и лебезил, и Головнин уже собирался было списать его в Петропавловске со шлюпа, но Мур показался таким растерянным и жалким, так слёзно упрашивал, что Василий Михайлович переменил решение.

— Хорошо, — сказал он. — Я постараюсь проверить вас на серьёзных заданиях.

Мур поговаривал иногда, будто он с нетерпением ждёт этих серьёзных заданий. Теперь он заметно взволнованный стоял перед Головниным.

— Посмею обратиться, господин флота капитан… и просить вашего разрешения отправиться вместе со штурманским помощником Новицким в эту разведку…

— А что же? Пожалуй… — согласился Головнин.

Шлюпка отвалила от борта «Дианы» и быстро понеслась к селению. На низком берегу, видно было, засуетились люди. Они сдвинули на воду большую байдарку и отправились наперерез шлюпке.

— Или это приветливая встреча, — в раздумье заметил Рикорд, — или опасность.

— Спустить ещё одну шлюпку! — приказал Головнин. — Мичман Якушкин, вы отправляетесь со мной. С нами — четыре вооруженных гребца.

— Разрешите мне… — отозвался Рикорд.

— Нет, вы замещаете на шлюпе командира.

Берег, казавшийся близким, по мере движения шлюпки как будто все время отдалялся. Оглянувшись на корабль, Головнин увидел, что «Диана» выбрала якорь и осторожно следовала вглубь залива.

Но куда же делись Новицкий, Мур и четыре сопровождавших матроса? Шлюпка их лежала на берегу, а моряков не было видно.

Головнин направил шлюпку в узенькую бухточку и первым ступил на берег.

Поднявшись на вал гравия, нагромождённого прибоем, Головнин увидел на пологом откосе лагерь матерчатых палаток. Новицкий и четыре матроса стояли на плоском выступе каменной плиты, держа оружие под руками, видимо, готовые к бою. Неподалёку от лагеря, у самого вала, капитан увидел мичмана Мура. Прямо перед ним на расстоянии в три шага стоял маленький бронзоволицый японец в длинном халате, с двумя кривыми саблями. Около двух десятков японских солдат, защищённых латами и вооружённых саблями, держали ружья на изготовку, словно ждали команды своего начальника. В воздухе чувствовался острый запах серы… В руках японских солдат дымились зажжённые фитили.

Летом 1810 года с тринадцатого Курильского острова — Расшуа — к Итурупу вышла большая байдара, на которой находилось пятнадцать человек — семеро мужчин, шесть женщин и двое детей.

Груз на байдаре был невелик: несколько десятков шкур морской выдры, нерпичьи и тюленьи кожи, небольшой свёрток лисьего меха и бережно упакованные орлиные крылья и хвосты.

Это была группа охотников-курилов, русских подданных, и плыли они на юг в надежде встретить на каком-либо из островов японское селение, чтобы променять свои товары на рис, халаты, табак…

Особенно ценным товаром курилов были орлиные хвосты и крылья, — щёголи-самураи украшали этими перьями свои стрелы.

Японские селения на гряде то возникали, то исчезали; прочно и надолго японцы здесь не обосновывались, — они отлично знали, что самовольничали на чужой земле.

Небольшое такое селение охотники заметили в заливе на острове Итуруп. Курилы ещё издали стали показывать свои товары. Потом уже безбоязненно они высадились на берег.

Около сотни японских солдат с ружьями и обнажёнными саблями в руках, рассыпавшись цепью, окружили охотников, отрезав им путь к морю. Маленький японский офицер приказал отвести курилов в тюрьму. Из крикливой речи японца охотники поняли только одно: они — русские подданные, поэтому офицер считает себя вправе казнить их или миловать, отпустить на волю или держать в тюрьме.

Целый год охотники вместе с женщинами и детьми находились в тёмном сыром бараке, получая в пищу солдатские объедки.

Примерно раз в неделю офицер вызывал кого-нибудь из пленников и задавал одни и те же вопросы:

— Вы — русские разведчики? Вы пришли на остров, чтобы донести о нас русским? Вы взяли с собой женщин и детей, чтобы не вызвать наших подозрений? А где находятся русские морские офицеры Давыдов и Хвостов? Этого вы не знаете? Ну что же, можете умирать медленной смертью, если не хотите отвечать.

От холода, голода и цинги умерло уже трое мужчин и три жёнщины.

Наконец офицер вызвал всех пленников из барака, велел им стать на колени и сказал:

— Я не могу оживить тех, что умерли. Такова их судьба. Я не могу возвратить вам ваших товаров, — они давно уже проданы. Такова судьба этих товаров. Но я дарю вам свободу, возвращаю байдару и ещё дарю мешок рису. Ступайте домой и благодарите судьбу…

В океане бушевал шторм. Курилы сидели на берегу на чёрных холодных камнях, с надеждой вглядываясь в морскую даль. Временами ветер стихал, но тогда над океаном ложился плотный туман. Так проходили дни.

Утром в середине июня проглянуло солнце, и с первыми признаками долгожданной погоды над ясной линией горизонта курилы увидели силуэт корабля…

…Вопросы мичмана Мура японскому офицеру и его ответы переводил курил Алексей. Головнин не сразу увидел переводчика. Курил стоял на коленях, не решаясь поднять головы, запылённый и чёрный, как камень.