Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска

– Ты все-таки несносен. Иногда я спрашиваю себя, почему я не порываю с тобой. До этого я никогда не сходилась с глупцами.

Ее тон заставил его броситься к ее ногам и униженно просить прощения за свою грубость, вызванную ревностью, которая, как он напомнил ей, первенец любви.

Они часто разыгрывали эту сцену, и обычно под занавес следовали поцелуи. Но на этот раз она была холодна и надменна. Даже из политических соображений трудно было уступить ласкам того, кто нанес ей непростительное оскорбление, назвав потаскушкой.

Вендрамин никогда ей не нравился. В глубине души она презирала этого ничтожного человека, которого ей поручили заманить в ловушку. Но сегодня он вызывал у нее такое отвращение, что она с трудом скрывала это.

– Я слишком часто прощала тебе твою грубость, – ответила она. – Мне понадобится время, чтобы забыть то, что ты мне сегодня наговорил. Советую тебе впредь придерживать язык и исправить манеры, иначе это наше свидание будет последним. Иди теперь.

Сердито глядя на нее, он глуповато ухмыльнулся:

– Ты что, и вправду меня прогоняешь?

Она так взглянула на него, словно дала пощечину. Протянув руку к шнурку от звонка, она дернула за него.

– Боюсь, ты никогда не поймешь, что такое порядочность, – ответила она.

Он лишь молча смотрел на нее. Лакей-француз открыл дверь.

– Мессер Вендрамин уходит, Поль, – произнесла виконтесса.

Глава 21

Дипломаты

Виконтесса де Со нанесла гражданину Лаллеману визит, преследуя двоякую цель. Расположившись в позолоченном кресле, она распустила дорогие меха, в которые была укутана как для красоты, так и для защиты от установившейся в Венеции холодной погоды. В обрамлении мехового капора с подвязанной под подбородком лентой из бледно-голубого атласа ее лицо с тонкими чертами и нежным румянцем было чудом соблазнительности.

Сидевший за своим столом Лаллеман, разглядывая ее с восхищенной улыбкой на широком крестьянском лице, спросил, чем он может быть ей полезен.

– Я хотела бы знать, долго ли еще мне надо держать на привязи этого Вендрамина?

– До тех пор, пока он мне нужен, дитя мое.

– Не могли бы вы сжалиться надо мной и приблизить окончание? Я смертельно устала от него.

– Помоги мне, Господи! – вздохнул Лаллеман. – Ваш пылкий темперамент делает вас капризной. Не забывайте все-таки, что в мои обязанности входит не развлекать вас, а руководить вашей работой.

– Моя работа носит слишком личный характер, чтобы целиком зависеть от официальных установлений.

– Но не следует забывать, что она и приносит немало. Вам весьма щедро платят за нее.

– Я не забываю об этом, но скоро все золото Французского банка – если оно там имеется – не вознаградит меня за страдания. Меня уже тошнит от этого идиота. Он не только невыносим, но и становится неуправляемым.

– Итальянский темперамент, дорогая. Приходится с этим считаться.

– Благодарю вас, Лаллеман. Но, знаете, у меня тоже есть темперамент. И чувства. Общение с этим типом оскорбляет их. Он никогда мне не нравился. Тщеславный самовлюбленный павлин. А теперь я начинаю ненавидеть его и бояться. Я жертвую очень многим на этой службе – пока что, слава богу, не жизнью. И я хочу знать, сколько еще мне надо терпеть. Когда вы собираетесь освободить меня от него?

Лаллеман перестал улыбаться и задумался.

– В данный момент мне не хотелось бы ничего менять – слишком удачно все складывается. Сам того не подозревая, он делает как раз то, что нам надо. Поэтому потерпите еще немного, моя дорогая. Недолго. Обещаю, что это не продлится ни на секунду дольше, чем нужно.

Она выразила недовольство. Лаллеман встал, обошел вокруг стола и потрепал ее по плечу. Он уговаривал ее, хвалил ее работу и раздувал угасающие угли ее патриотизма, пока она не смирилась.

– Ладно, – сказала она. – Еще какое-то время повожусь с ним. Но теперь, когда вы знаете, каково мне приходится, я надеюсь, вы не будете подвергать мое терпение слишком суровым испытаниям. – Погладив мех лежавшей на ее коленях необъятной собольей муфты, она заметила как бы между прочим: – Хорошо бы, если бы вы были более откровенны со мной, Лаллеман. Вы скрываете от меня кое-какие вещи, а это может плохо кончиться. Мистер Мелвилл давно работает на вас? – Она вскинула голову и посмотрела ему в лицо.

Лаллеман вытаращил глаза:

– Ничего себе вопрос!

Затем он поднял ее на смех:

– Типично женский способ проверить подозрение. Но не слишком ли оно несообразное для такой умной женщины, как вы? Мистер Мелвилл мой хороший знакомый, вот и все. Выбросьте ваши подозрения из головы.

– Вы хотите, чтобы я поверила, что в такое время, как сейчас, французский посланник в Венеции водит дружбу с англичанином? И он настолько близкий друг, что ему выдают политические секреты?

Лаллеман не на шутку рассердился:

– Какие политические секреты? – Вопрос виконтессы его встревожил. Он был осторожным человеком и старался, чтобы тайные агенты не были знакомы друг с другом, если в этом не было необходимости. А уж раскрыть Лебеля нельзя было ни в коем случае.