Мои лучники расставлены от меня на юг, метрах в десяти друг от друга, что не мешает им тихо переговариваться. Вспоминают, что делали в деревне перед походом. В основном хвастают, кто, кого, где и сколько раз тискал. Вернувшись, будут рассказывать своим девицам, сколько раз и в кого попали. В обоих случаях количество будет совпадать: «Очень много!».
С юга, куда уехала арба, появились два всадника. Шлемы железные, но доспехи кожаные. Судя по отсутствию гонора, не рыцари. Я уже собирался расслабиться и пропустить их, когда увидел выезжающую из-за поворота кибитку, крытую войлоком и запряженную парой лошадей. Правил телегой мужчина в кожаном шлеме и доспехе, а рядом шли двое в железных шлемах, кожаных доспехах и с заряженными арбалетами, которые несли на плече. За кибиткой ехал всадник на холеном коне. Одет в железный шлем и короткую кольчугу, но что-то мне подсказывало, что это не рыцарь, а купец. За ним ехали еще две кибитки с возницами и по паре человек охраны, арбалетчиков и копейщиков, а замыкали шествие двое всадников.
— Купец мой, а вы начинаете отсчет с первой кибитки. Всадников в последнюю очередь, — передал я по цепочке.
Передние всадники уже проехали меня. Я подождал, когда приблизится первая кибитка и купец, следовавший за ней. Старый уже, борода седая. Мне показалось, что он дремлет. Я ошибался. Когда мой болт полетел в его сторону, купец заметил и попытался закрыться щитом. Болт попал ему в грудь и влез полностью. Тут же стрелы прошили пеших охранников и возниц. Одному арбалетчику достались сразу две стрелы. Я учил ребят, что арбалетчики и лучники — первые цели. Всадники — вторые. И только потом надо бить копейщиков и мечников. К тому времени, когда я перезарядил арбалет, все охранники, включая всадников, валялись на дороге, проткнутые стрелами.
— Быстро на дорогу! — приказал я и побежал первым.
Купец был еще жив. Он смотрел на меня пустыми бледно-голубыми глазами и медленно шевелил побелевшими губами, будто хотел что-то сказать. Кольчуга на медленно подымающейся груди пропиталась кровью. Я ударил мечом по шее, чтобы прекратить страдания. И тут услышал крик боли и возгласы моих ребят у третьей кибитки. Они рубили мечами арбалетчика со стрелой в груди, рядом с которым корчился на дороге один из моих лучников. Болт вошел в живот и вышел через спину немного выше. Кровь стекала на дорогу из обеих ран. Не жилец. Пацану было очень больно. Чтобы не кричать, он сжал зубы так сильно, что выступили слезы. Его товарищи еще не доросли до удара милосердия, не простят мне. Поэтому приказал:
— Перевяжите его и погрузите в кибитку.
Они все бросились к нему.
— Вы двое, — показал я на ближних, — занимайтесь им, а остальные грузите трупы в кибитки. И побыстрее!
Я вернулся к купцу и с помощью Умфры затащил его в первую кибитку. Она была полна, груз накрыт чехлом из шкуры. Пришлось Умфре залезть на груз и, стоя на четвереньках, затянуть наверх купца, возничего, двух арбалетчиков и двух всадников, которых подтаскивали близнецы. Пока мы возились с этими трупами, остальные были погружены в другие две кибитки.
Я взял под узду купеческого коня, серого в яблоках жеребца, и повел в лес, приказав близнецам:
— Замаскируйте лужи крови пылью, землей, чем угодно, и догоняйте нас.
На краю леса я остановился, пропустил кибитки и подождал близнецов. Одному из них, Джеку, было явно не по себе. Наверное, не только ему. Увидеть в первый раз смерть друга — это круче, чем убить первого врага.
Отъехав от дороги примерно на километр, остановились, скинули трупы, раздев их, в выемку под упавшей толстой сосной. Сверху закидали ветками. Всё это время из кибитки доносились стоны раненого и тихое бормотание. Наверное, бредит. Ребята старались не смотреть в его сторону. Умфра передал мне кожаный мешочек, затянутый шнурком, найденный на купце. Внутри были шиллинги и пенсы, не меньше полкило серебра.
— Если меня так ранят, добейте, чтобы не мучился, — сказал я Умфре. — Вот здесь, — показал я на шее то место, где проходила сонная артерия, — перережешь — и я засну. Это называется «удар милосердия».
Он расскажет об этом остальным. Следующему тяжелораненому не придется долго страдать.
Добирались до берега часа три. К тому времени раненый затих. Как оказалось, умер. Отнесли его метров на сто от лагеря и там закопали в углубленной яме, образовавшейся при падении дерева. Ребята хотели его раздеть, но я запретил:
— Пусть лежит одетый. Не так холодно будет.