Морской сундучок

– Ну, если сзади – ладно, – согласился капитан и улыбнулся: – Родной деревней немного подышим.

И поплыли скворцы с нами. Из шумных морей – в тихие, из жарких краёв – в прохладные. Внизу – летучие рыбы, вверху – наши птахи. Полетают над океаном, посмотрят на нашу работу, спустятся к камбузу и треплют длинными носами мясо, нарезанное узкими полосками.

А плотник справляется:

– Что, хороши черви? Не хуже настоящих! То-то!

А они поклюют, порхнут к скворечникам, к одному и другому, и поют, и смотрят, скоро ли родная земля.

Хорошо! Даже грузовой штурман сказал:

– Ничего себе «каютки» облюбовали!

Но вот миновали мы чужие воды. Ни акул вокруг, ни летучих рыб. А впереди – земля. Родная. Наша.

И лишь вошли в порт, два скворца из нижнего скворечника пурх! – и вылетели. А двое улетать не хотят. Нужно скворечники снимать, а они – никуда. Заглянул плотник в птичью «каюту», а там яички…

– Ну и что делать будем? – спрашивает капитан.

Володя снял скворечник с яичками и, едва пришвартовались, пошёл с ним к первому дворику с тополем. Ласково, по-доброму, поклонился хозяйке:

– Бабуля, может, возьмёте жильцов к себе?

Бабуля посмотрела и говорит:

– Хороших жильцов отчего ж не взять? Только на дерево я сама не полезу…

– А это мы мигом! – сказал Володя.

Забрался он на дерево, прикрепил скворечник к тополю. Спустился, посмотрел, как нырнули скворцы в родной домишко, и помахал им: «Живите!»

Отправились мы снова в моря. Идём, плывём, а птицы над нами нет-нет и пролетают. Иной раз кружат, кричат. Что кричат, не понять. Может быть: «Смотрите, вон палуба. Наша, родная». А может, видят Володю и говорят про него: «Смотрите, а вон человек. Наш. Родной».

Разговор

Много лет я бредил югом,

Наконец простился с другом,Форму новую купил,Сел на танкер и уплыл.Пять недель вода ворчала,Пять недель меня качало,Пять недель я плыл на юг,Плыл и думал: «Как там друг?»Я просил моих соседей,Добрых, милых Дину с Федей,Поухаживать за ним.Друг обидчив.Он раним.Как там друг?И вдруг в ТоямаМне несутРадиограмму:«Другу плохо.Друг не спит.Он теряетАппетит.

Слёг.В глазах тоска и мука.Никому в ответ ни звука.Будто все ему враги.Постарайся, помоги!»Океан шумит, пылая.Между нами Ги-ма-лаи!В облаках! Во льдах! В снегу!Как я другуПомогу?Через воды, через царстваНе пошлёшь емуЛекарства.Не погладишь тихоВ ночь.Чем же яМогу помочь?А радист, отличный малый,Говорит: – Да ты, пожалуй,

Не горюй и не мудри,Ты с дружкомПоговори. –Говорит: – Пойдём-ка в рубку! –Я бегу,Хватаю трубку,С ходу путаю словаИ кричу:– Москва! Москва!Через тропики Малайи,Через горы Гималаи,В океане на плавуДруга ласково зову.И в ответСквозь океаны,Из-за этих Ги-ма-лай,Через воды,Горы,СтраныК нам летит

СчастливыйЛай.ДругВоспрянул от недуга,Друг услышалГолос друга!Наш радист присел к окнуИ хохочет:– Ну и ну!А с утра приходит прямоИз Москвы радиограмма:«Друг здоров. Таскает шляпы.Встал на все четыре лапы.Хвост – кольцом. Отлично спит.Превосходный аппетит.Чутко ловит, просыпаясь,Каждый звук издалека.Спит и видит, улыбаясь,Сон про друга-моряка».

Онкель Федя

Всю последнюю неделю осени мы стояли в маленьком японском порту. Погода была ясная. Солнце с утра обливало светом снежную гору, бывшую когда-то вулканом, и весь тихий рыбацкий городок у её подножия. Залётный ветер подёргивал холодеющую воду, покачивал на волне рыбачьи судёнышки, так что на них позванивали колокольцы. В домах он скользил по окнам, веселил на крышах магазинов заскучавшие иероглифы и наполнял всё вокруг глубинным запахом океана.