Морской узел

– Вацура! Иди сюда! – шепнул он из темного закутка и махнул мне рукой.

Я вернулся. Мэр уже стоял перед затемненными стеклянными дверями студии, и вокруг него суетились гримеры и техники, которые напудривали его лицо и вставляли в лацкан пиджака микрофон.

– Я буду в эфире сорок минут. Ровно сорок, и ни минуты лишней, – сказал он вполголоса, чуть приседая, чтобы гримерша могла дотянуться кисточкой до его лба. – Если тебе подвезут кассету, то отдай ее секретарю, а мне знаком покажи, что материал есть. Я тогда прокомментирую его…

Люди, окружающие мэра, вдруг расступились, стеклянная дверь раскрылась, и из студии вышел Сичень в сопровождении Дзюбы. Сичень выглядел не таким лощеным, как на фотографиях, и все же его физиономия рдела от самодовольства и величия. Увидев мэра, он высокомерно усмехнулся и руки не подал. Дзюба, который волчком кружился вокруг своего хозяина, наступил мне на ногу и лишь тогда узнал меня.

– О-о-о! – воскликнул он, и глаза его восторженно заблестели. – Какие люди! – Дзюба даже сделал порыв обнять меня, но удержался. – Это очень хорошо, что ты здесь! – Он глянул на мэра, которого уже пригласили в студию, оценил обстановку и сладким голосом добавил: – Очень хорошо. Значит, доверенное лицо? Превосходно. Что ж, скоро свидимся. Нам есть о чем с тобой поговорить.

Не в силах совладать с ухмылкой, которая буквально разрывала его рот, Дзюба помахал мне ручкой и поспешил догонять своего хозяина.

Стеклянные двери закрылись. Мэр сел за стол перед камерами. Вспыхнули софиты. Ведущий радостно представил телезрителям нового кандидата. Я не слышал, о чем он говорил с мэром и какие вопросы задавал ему, но радостное выражение на его лице скоро прокисло, и он стал стыдливо кривиться, краснеть, безуспешно пытаться навязать свою тему разговора и прищучить регламентом. Но мэр не обращал на ведущего внимания, будто тот был всего лишь тявкающей собачонкой, и говорил то, что хотел.

Прошло минут десять. Я уже без всякой надежды поглядывал на входные двери. Я знал, что Ирина не успеет подвезти кассету. Скорее всего, она вообще не подвезет ее. Случиться могло все, что угодно. Кассету, лежащую под ступенями, могла найти хозяйка и выкинуть ее за ненадобностью. Кассета могла промокнуть, отчего лента скукожилась. В конце концов Ирина вообще могла не доехать до заброшенной базы, потому как у нее не было денег. Я стоял перед стеклянной дверью, глядя потухшим взором на мэра, чувствуя себя жалким врунишкой и болтуном, которому поверили, на которого понадеялись сотни тысяч людей. Мэр время от времени кидал взгляды на меня, и только мне одному была заметна в его глазах боль поражения.

Я перестал смотреть на часы. Я уже думал о будущем, о том недалеком будущем, когда нас с Ириной не сможет защитить ни закон, ни власть, ибо из них будет выхолощена стержневая сущность, называемая справедливостью. Никто и ничто не помешает Дзюбе расправиться со мной и Ириной так, как он захочет. Я думал о том, что если мне удастся выйти из здания телецентра, то надо будет сегодня же уехать из города. Куда-нибудь далеко, в дремучие леса, в горы, в несуществующую деревню Сусои, где Дзюба не смог бы нас найти.

Я снова поймал взгляд мэра, в котором было все – и требование, и гнев, и мука, и мольба, и подумал, что если бы я был способен хоть немного повлиять на решение избирателей, то ворвался бы в студию в своей грязно-белой рубашке, мятых сырых брюках, встал бы перед камерами и на одном дыхании рассказал бы всю мою страшную историю.

Сколько времени осталось? Минут двадцать или даже пятнадцать?

И вдруг лязгнула, словно железнодорожный состав, входная дверь, качнулась на пружинах, и повеяло сырым сквозняком, и я, не веря своим глазам, увидел мокрую, растрепанную, с забрызганными до колен босыми ногами и безумными глазами Ирину, прижимающую к груди кассету. Я ринулся к девушке, едва сдерживая крик, и она протянула ко мне руки, но не для того, чтобы обнять, а чтобы передать кассету.

– Вернитесь!! Девушка, вернитесь немедленно!! – грозно крикнули охранники, вбежавшие следом за Ириной.

Она сунула мне кассету в руки, передавая с ней и всю ответственность за будущее, и с мольбой заглянула мне в глаза, словно хотела сказать: «Я сделала то, что ты велел! А дальше ты уж сам, милый, а у меня сил нет, и меня сейчас схватят!» Я сжал кассету и испугался, что мог нечаянно, от усердия, переломить ее надвое. Охранники подбежали к нам, схватили Ирину за руки.

– Отпустите ее!! – крикнул я, находясь на грани того, чтобы начать безумный, слепой в своей ярости и жестокости мордобой.

– У нее нет пропуска! – ошалев от моего жуткого вида, ответил один из охранников.

– Сейчас все будет! – рычал я, силой отрывая руку охранника от локтя Ирины. Она, бедолага, теряла сознание, глаза ее закатывались, колени сгибались.

– А вы кто такой? – насторожился другой охранник. – У вас есть пропуск?

Я швырнул ему в лицо бумажку и подхватил Ирину на руки. Охранники невольно посторонились. Толкнув ногой дверь гостевой, где недавно сидел мэр, я внес туда Ирину и опустил ее на диван.