Морской волк. 1-я Трилогия (СИ)

— Именно за то, что он не завершил процесс. В верхах продолжил прежние метания: совнархозы вместо министерств, деление парторганов. И те же верхи решили, что им удобнее другой Первый, который будет более управляемым, стабильным. Подтвердив все гарантии, народ, по сути, и не заметил. И начался всех устраивающий «застой», когда все решалось как бы само собой, вот только за время застоя выросло и встало на посты поколение той самой, ни во что не верящей дряни. Ведь и такие персонажи, как Ющенко, Сукошвиль, шпротские правители, Туркменбаши, Ходорковский и даже Шамиль Басаев были какими-то там секретарями, комсомольскими или партийными! Субпассионарии — они тем и опасны, что цепляются к кому-то, как рыбы-прилипалы к корабельному днищу, и лезут наверх. Такой был цикл партии, девяносто лет.

— Предположим, — сказал Сталин. — Выводы?

— Гумилев ошибался. В сроках. Тысяча лет — это средний этнос среднего размера. Класс, партия — меньше: обрубок горит быстрее бревна. И процесс можно замедлить. Прежде всего, субпассионариев держать «в черном теле». Простите, но всеобщая демократия невозможна, потому что субпассионарии — это смертельная угроза, если им дозволяется что-то решать, на что-то влиять. Их на километр нельзя подпускать к власти. Только работать, где укажут, «кто не работает — тот не ест». Второе — открытость. Когда какая-то часть общества замыкается, «выгорание» в ней идет быстрее. И третье — общие потери. И тут снова Гумилев неточен: он говорил, что потери пассионариев в войну легко возобновимы, так как у них остаются дети, а женщины любят героев. Но вспомните Францию той войны и этой: лучшие были выбиты, а их потомки, кажется, еще в тридцать пятом вопили: «Лучше нас победят, чем снова Верден!» И четвертое — идея. Пассионарий силен в движении к цели. Ему нечего делать — в застой.

— Однако же гипотеза Гумилева пока ничем не подтверждена. — В руке Сталина откуда-то появилась трубка.

— Происхождение человека от обезьяны тоже так и не было прямо подтверждено фактами. Даже в конце двадцатого века.

— Вы что-то хотите добавить, товарищ Лазарев?

— Только дополнить. Про значение идеи. Слышал, еще в восьмидесятых говорили про некоторых: «настоящий коммунист». Как правило, они были там, где настоящее дело: строили БАМ, города и заводы в тайге. Или водили корабли в дальние походы. Но их было гораздо меньше в Москве и в Питере: не уживались такие в центральном аппарате.

— И какая должна быть идея? Достаточно ли просто усилить пропаганду?

— Нет. Идея должна отражать мир вокруг. И указывать в нем цель. И если идея отражает мир неправильно, она должна быть исправлена.

— Вы полагаете, что марксистская идея неправильна?

— Она была правильна на тот момент. А дальше — вопрос матросов к замполиту, отчего это там нет революции. Ответ вам сказать?

— Давайте, товарищ Лазарев, поправьте классиков коммунизма!

«Ох, ну сейчас я точно или на коне буду, или пятьдесят восьмую получу!»

— Согласно классикам, считалось, что у капитализма две стадии. Вторая, империализм, — последняя. Но вот какой мир описан в «Железной пяте» Джека Лондона. Ключевое слово — монополистический: весь мир, как одна сверхфабрика, правит им кучка олигархов, все прочие — никто, наемная рабсила. И коммунистическая революция там — всего лишь средство, чтобы уничтожить эту олигархию и пользоваться ее уже отлаженной машиной.

К этому шло у нас — кончилось Октябрем. К этому шло в Америке — до Депрессии. «Новый курс» Рузвельта породил, однако, третью стадию, «социальный» капитализм (по сути то, что позже назвали «шведским»). Налоги «на богатых», всякие соцмеры вроде оплачиваемых больничных и отпусков, но главное, чрезмерная монополия неуправляема и оттого просто экономически не выгодна. Какому-нибудь Форду оказалось дешевле не самому строить завод по выпуску, например, гаек и болтов, а объявить, что купит их, опять же условно, по доллару за штуку, и тут же найдется масса желающих их продать. «Средний класс» как бы получил новое развитие, став опорой порядка. Этот капитализм не имел преимуществ, но уже был устойчив; вот почему революции не произошло тогда.

А дальше началась четвертая стадия, именуемая глобализацией. Когда работают, по сути, негры, а белые люди становятся клерками, а не пролетариями. Причем «глобы», новые олигархи, гораздо жестче прежних: по Марксу, у рабочего нельзя отнять минимум, необходимый для проживания, и прежний «национальный» капиталист не станет доводить до взрыва, а «глобам» плевать на само выживание рабсилы, в тех странах она дешева, и им, сидящим, к примеру, в Нью-Йорке, глубоко безразличен бунт где-то в Малайзии. Ну и преимущества климата — теплые страны.

— Паршева вашего тоже прочел, — сказал Сталин. — Дальше?

— А дальше — все. Беда была в том, что про этот мир в марксизме-ленинизме ничего не говорилось. Поскольку его просто не было тогда. Были слова, сказанные классиками в ту эпоху. А нужны были те, что сказали бы они сейчас, увидев подобное.