Морской Волк #10-12 - Союз нерушимый

Я был «квантунцем», но по меркам армейских «ястребов», «умеренным». А командир 11-го танкового полка подполковник Икеда был «ястребом из ястребов». И некоторые особенности его поведения давали мне основания полагать, что ему даны полномочия на мое смещение и ликвидацию, если я откажусь выполнять пришедший приказ. А сам инцидент с покушением на убийство русского командующего – как посмели пилоты нарушить личный приказ Божественного Тэнно, запрещавшего провоцировать русских? Да, как я сказал, фактически с начала года этот приказ, бывало, нарушался, – но тому всегда находилась благовидная причина, здесь же налицо было прямое и вопиющее неповиновение, открытое и сознательное неподчинение воле императора – а такому прощения быть не может, и более того, даже семьи всех участвующих будут опозорены навсегда! Но странно, отчего этот инцидент вызвал такую неподдельную ярость в Токио – и не только у «умеренных», но и у таких «ястребов», как генералы Койсо и Анами, адмирал Тоеда – следовало ожидать, что будет наоборот, именно «умеренные» должны быть беспощадны, а «ястребы» лишь обозначить свое участие, но не более того! Здесь же вышло наоборот – и снисхождения не было, сеппуку сделали около двадцати офицеров, еще несколько десятков угодили под трибунал, но почему-то первые кандидаты, командующий и негласный представитель «ястребов», ничуть не пострадали. Это было категорически неправильно, но легко объяснимо, если предположить, что принц Мацумото был сакральной жертвой, должной погибнуть в бою, чтобы оправдать наш удар. А пилоты в дислоцированные здесь эскадрильи намеренно переводились из тех, кто имел репутацию «ястребов». Но заговорщики не учли лишь, что взведенный курок может самопроизвольно сорваться со спуска прежде времени, когда еще не все было готово. И злосчастный полковник Инэдзиро своей личной войной, сам того не ведая, перечеркнул планы больших людей в Токио, ведь теперь авиачасти, понесшие недопустимо большие потери, надо было доукомплектовывать, с таким же подбором личного состава?

Еще одной странностью было совершенно необычное разведывательное обеспечение. Полковник Инукаи Иэясу, начальник разведки дивизии, формально мой подчиненный, фактически получал приказы не от меня, а напрямую из Метрополии. Замкнул на себя, по факту выведя из моего подчинения, разведывательный полк. Занимался не только войсковой, но и агентурной разведкой на русской территории, для чего имел в своем отделе особую команду переводчиков; имел тесную связь с флотом, особенно с экипажами судов, посещавшими Петропавловск. И был давним приятелем Икеды – но в отличие от него, вел себя с подобающим почтением, лишь вежливо ссылаясь на приказы из Токио и специфику службы. И это тоже было логично, если заговор существовал – тогда разведывательная информация непосредственно исполнителям первого удара была жизненно необходима, а обычный канал через вышестоящий штаб, напротив, нежелателен.

Становилось понятным и мое назначение. «Квантунец», «ястреб», хотя и не из самых ярых, но оказавшийся под рукой. Все основания надеяться, что я выполню приказ не задумываясь – ну а если не решусь, Иэясу и Икеда наготове, чтобы исполнить обязанности безвременно умершего командира.

Так существовал заговор или нет? Я не знаю. Поскольку, если я прав, то должен был узнать о том, лишь получив приказ, и ни минутой раньше. Но в жизни этот приказ так и не был отдан никогда. Хотя все было готово, чтобы его исполнить. За императора – Тэнно Хенку Банзай!

Контр-адмирал Лазарев Михаил Петрович.

Владивосток, штаб ТОФ,

30 мая 1945 года

Готовясь и изучая национальный характер будущего врага, я удивился, насколько мы похожи. И мы, и японцы – «тягловые», у нас во главу ставится служение. По причине трудностей жизни: у нас это были постоянные набеги самых разных завоевателей, и суровая природа, а у японцев жизнь буквально на вулкане, тут и тайфуны, землетрясения, цунами, и крайняя ограниченность ресурсов, когда три четверти и так невеликой территории составляют бесплодные горы. Потому и у нас и у них торговое «третье сословие» не то что не возникло, но никогда не имело большой силы в сравнении со служивыми. И даже капитализм, прямо по Ильичу, «был склонен к высшей концентрации», то есть был крепко связан с государством.