Морской волк

Мне привезли сундук капитана. В нем лежали расписки на груз — овчины летние и котсволдскую шерсть. Поскольку шерсть имела название, наверное, высокого качества. Денег было всего семь гроутов и десять полугроутов. Это серебряные монеты равные четырем и двум пенсам соответственно. На аверсе портрет короля в короне, расположенный в центре креста из полукругов, а на реверсе крест от края монеты до края. Гроуты стали немного легче, чем при короле Эдуарде Третьем. Инфляция в Средние века имела реальный вес. Еще в сундуке лежала сменная рубаха и черный льняной мешочек с мелкими косточками, то ли птичьими, то ли лягушачьими. Наверное, талисман. Не надел его капитан — вот и погиб. Впрочем, если бы надел, тоже не спасся бы. Видимо, лоханулся с талисманом.

Лорен Алюэль остался на хулке капитаном. Направленные к нему матросы достали и поставили запасные паруса, после чего мы пошли на запад еще медленнее. Острыми курсами захваченный корабль ходил плохо. Нам на барке пришлось взять рифы на нижних парусах, а марселя и вовсе не ставить. Местные моряки пока не привыкли к высоким скоростям.

53

Мы стоим у мола в Лиссабоне. Матросы выгружают селедку в бочках. Новый владелец ее — купец из Коимбры — заставляет открывать каждую и демонстрировать товар. Это старый иудей, скупердяй и зануда. Говорят, их выдавливают из Кастилии. Я бы такого тоже выдавил. Чтобы не тратить на него нервы, приказал Лорену Алюэлю заниматься грузом, а сам сошел на мол, прогулялся до соседнего судна, небольшой трехмачтовой каравеллы-латинас. С нее выгружают тростниковый сахар в мешках. Кстати, сахар сейчас называют сладкой солью и используют, как приправу, потому что дорог. Содержимое мешков не видно, но я определил по запаху. При советской власти в Одессе каждый, кто проходил неподалеку от Старого порта, обязательно нюхал этот тягучий аромат. Желтовато-коричневый сахар-сырец везли с Кубы. Больше у революционного народа брать было нечего, а снабжали мы его лучше, чем собственный. Во время выгрузки сахар сыпался на пирс, в море. Мне казалось, что рядом с пирсом плещется не вода, а бражка, потому что постоишь рядом несколько минут — и сразу настроение становится приподнятым. С каравеллы на мол было оборудовано два трапа. По одному трапу грузчики, в основном негры, поднимались на судно, по другому спускались с мешком на спине. Привычная картина. В двадцать первом веке грузчики в Европе, за редким исключением, будут из Африки или Латинской Америки. Мешки складывали на арбу, запряженную двумя серыми волами, у которых были тупые морды, словно им кастрировали заодно и мозги. Возле арбы стоял португалец с черной дошечкой, на которой мелом отмечал, сколько мешков погружено. Был он молод, смуглолиц, с тонкими черными усиками и короткой бородкой. Он больше походил на араба, чем многие арабы.

— Откуда сахар? — спросил я.

Юноша окинул меня взглядом, оценил, как мне показалось, с точностью до мараведи мое социальное положение и решил не дерзить:

— Мне запрещено рассказывать, откуда груз. Спросите у капитана, — кивнул он в сторону каравеллы.

Капитан, перегнувшись через комингс трюма, что-то кричал, наверное, работающим там грузчикам. Я неплохо понимаю нынешний португальский, но многие слова оказались неожиданными. В каждом языке есть постоянные ругательства, а есть временные. Причем иногда это слова, которые раньше имели положительный смысл. Когда в Ромейской империи осваивал греческий, с удивлением узнал, что идиот — это всего лишь человек, который не принимает участие в общественных делах. Таких в Древней Греции было мало. В двадцать первом веке их станет процентов девяносто, а поскольку меньшинству свойственно презирать большинство, слово «идиот» приобретет отрицательный смысл. Я не стал беспокоить человека, занятого усовершенствованием португальского языка, отправился в ближайшую таверну.

Припортовые забегаловки в разных странах и в разные эпохи выглядят по-разному, но публика в них собирается одинаковая. Кто-то убивает время, ожидая судно, кто-то пропивает заработанное в рейсе, кто-то пришел вспомнить молодость, а кто-то — таких большинство — ловят удачу, как умеют. И разговоры разговаривают во всех тавернах одинаковые. Меняются лишь названия портов и судов. Пока что не хватало табачного дыма. Америку еще не открыли. Надо бы найти Колумба и поторопить, а то впечатление немного смазывается: как будто в Средние века в припортовых тавернах собираются несовершеннолетние морские волки, которым курить мама не разрешает.