Но я не могла уйти. Я должна была дождаться Михаила Сергеича. Можно было спрятаться за колонкой, я и отправилась было туда, но ветер взвыл на площади, поднимая невиданное количество пуха, и окончательно меня ослепил. В белом мареве доносились визгливые трубы оркестра. Пух, смешанный со слезами, закрыл от меня площадь, президента, курсантов, крикливую ведущую – не осталось ничего, кроме белого буйства.
Нужно было бежать к трибунам, где меня ждала мама, но я уже не понимала, в какую сторону нужно бежать.
Никто не заметил девочку в белом, мечущуюся по площади в снежном шторме.