Сэнфорд и остальные делегаты не видели смысла в том, чтобы встречаться с автором письма. Что может сделать секретарь? Передать услышанное от них шефу. С таким же успехом они могут сами написать министру. Одновременно они узнали из газет, чем Бийот был так занят в тот самый день, когда поручил Анжели послать им уклончивый ответ. Министр провел продолжительную беседу с двумя самозванными представителями партий меньшинства Французской Полинезии, Ванизетом и Бэмбриджем. Г^осле этой «встречи на высшем уровне» Бийот сообщил прессе, что «правительство отнюдь не намеревается удовлетворять требование о внутренней автономии, выдвинутое некоторыми депутатами». В ответ полинезийская и новокаледонская делегации опубликовали заявление, в котором указывали, что речь идет не о некоторых депутатах, а о
Поскольку ссылка на «занятость» уже не годилась, Бийот на этот раз поручил секретарю ответить, что поставленные делегацией «вопросы носят политический характер, а потому правительство не будет их обсуждать». Члены делегации спокойно возразили на это: 1) они вовсе не намереваются обсуждать какие-либо
(Новокаледонцы во втором пункте требовали права самим распоряжаться крупными запасами никелевой руды в своей стране.)
Вместо того чтобы прямо ответить на эти аргументы, от которых было трудно отмахнуться под каким-либо предлогом, Бийот попытался перевести дискуссию в туманную область тайных переговоров. Первый ход был сделан во время обеда с лидером одной из центристских группировок Жаком Дюамелем[40]
, когда он изъявил свое согласие на «частную» встречу с Сэнфордом и Пиджо[41]. Оба не возражали. Через несколько дней Дюамель позвонил им в гостиницу и попросил прибыть вместе с остальными членами делегации в его канцелярию. Здесь он смущенно объявил, что Бийот сию минуту известил его, что премьер-министр Помпиду запретил министру встречаться с Сэнфордом и Пиджо даже в «частном» порядке. Взамен Помпиду предложил странный компромисс, который Дюамель обрисовал как образец великого дипломатического искусства. Бийоту разрешалось принятьВозвратясь, они первым делом размножили произнесенную в Африке несколькими годами раньше речь де Голля, в которой он с великим пафосом возвещал:
«Дух нынешнего века, преображающий облик нашей страны, влияет также и на условия в заморских территориях. Нет нужды перечислять причины событий, которые побудили нас положить конец колониальный эпохе. Путем проведенных нами реформ, путем образования, данного нами элите, путем поддержки столь типичного для нашего времени освободительного процесса мы уже показали, что признаем право колониальных народов распоряжаться собственной судьбой. Отрицать это право несовместимо с нашими идеалами, к тому же это повлекло бы за собой длительную конфронтацию и осуждение мировой общественности, причем власть все равно выскользнула бы из наших рук. Можно понять тоску некоторых лиц по тем временам, когда у нас была колониальная империя; ведь люди тоскуют и по эпохе керосиновых ламп, парусных кораблей и конных экипажей. Но что толку в такой сентиментальности? Политика считается только с реальностями».
Хотя речь эта была произнесена в 1960 году, с тех пор генерал де Голль не только произнес множество подобных речей, но и осуществил названные в них благородные принципы в Африке. Так почему же он не осуществляет их в 1968 году во Французской Полинезии, спрашивали автономисты. Конечно, они наперед знали, что де Голль и не подумает ответить по той простой и понятной причине, что в случае с Полинезией он считался только с военными реалиями. Полинезийские острова были ему необходимы для испытаний ядерного оружия, а потому он категорически возражал против того, чтобы предоставить даже подобие власти противникам этих испытаний.