Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Все оттого, мой директор, что на службе я как лев! Честно выполняю свой долг! Не могу позволить, чтоб на работе спали или болтали!

— Кто спал, кто болтал?

— Послушай, что скажет Муртаза, а если сочтешь неправым, тогда осуждай!..

Раздался стук, и в дверь просунулась большущая голова Нуха.

— Подожди, я вызову! — сказал директор Нуху и обратился к Муртазе. — Слушаю, что дальше?

— А дальше… Даруй аллах тебе здоровье. На службе все для меня равны, я не стану ни с кем миндальничать…

— Ладно, не отвлекайся. Кто спал?

— Было это, значит, ночью, делал я обход, задержал рабочих, которые воровали шпульки. Наказал их как положено. Затем, прошу прощения, заглянул я в уборные… Вижу, там собрались ткачи, курят и разговоры ведут. Ну, думаю, идет сортирная беседа.

— Чего же Азгын? Его не было, что ли? Почему не разогнал?

— Был, мой директор. На своем месте в будке.

— Так чего же он?

— Храпака задавал.

Сказав это, надзиратель выразительно глянул на директора. Тот покачал головой и спросил:

— Потом?

— Потом я разбудил его. Он увидел меня и сразу всю вину на меня решил свалить. Я ему: дескать, не видишь, что ли, собрались пройдохи-ткачи. Курят да болтают. Почему обязанностей своих не выполняешь?.. Откуда ему знать, что есть служба? Вот он сразу на дыбы и давай меня оскорблять. Я его пытался успокоить, чтоб не показать примера невоспитанности перед рабочими. А он не желает даже слушать. Бросился на меня, схватил за горло. Говорю ему: «Стыдно, старик, вокруг рабочие!..» Руки ему вывернул…

— А почему начальник ткацкого цеха жаловался?

— Тоже спал на работе, мой директор! Я зашел к нему, дернул за рукав, проснись, мол, негоже на службе спать. Как-никак начальник, важный пост занимаешь, ответственную обязанность тебе доверили главные начальники.

— Ну а он что?

— Проснулся, увидел меня и давай обвинять, будто я порядок нарушил.

— Та-а-ак! Значит, так было?

— Так точно, мой директор.

— Хорошо, а мастера из прядильного?

— Собрались в рабочее время в столовой, сидели, разговор пустой вели, вредные слова употребляли.

— Какие?

— А что Германия — так, Англия — этак, правительство наше ума лишилось. Я, понятно, в это дело вмешался. Напомнил им, что главное — служба, наша честь и долг! Говорю им: слава аллаху, над нами начальство поставлено, чтобы про эти дела думать. И дескать, им и мне в том нужды нет, чтоб такие разговоры вести.

— Значит, и мастера из прядильного там были?

— Так точно, мой господин! Они мне говорят: «Ты не имеешь права вмешиваться в наши дела!..» На фабрике совсем худо с дисциплиной, директор!

Директор наконец понял, отчего все недовольны Муртазой.

— Поздравляю тебя, Муртаза! Молодчина! Не ожидал! — произнес Кямуран-бей и пожал надзирателю руку.

Острый нос Муртазы покраснел, ноздри затрепетали.

— На службе от моего глаза ничего не скроется! Для меня все равны, и снисхождения ни к кому не позволю! — встав во фрунт, отрапортовал Муртаза.

Потом он долго, со всеми подробностями рассказывал, как, будучи участковым, ночью задержал вора, бросился на него, хоть тот и отстреливался из револьвера, вышиб из руки оружие…

— Ты меня поддержи и требуй тогда от меня порядка и службы.

— Вот тебе рука и моя поддержка, — торжественно произнес технический директор. — Никого не стесняйся, даю тебе широкие полномочия! И вот что… Не поручить ли тебе еще одно дело… Только не знаю, хватит ли у тебя времени?

— Какое дело?

— Командовать отрядом добровольцев нашей фабрики по военно-спортивной повинности.

Глаза Муртазы загорелись:

— Рад стараться, мой директор! Очень подходящее для меня дело.

— Не умаешься?

Муртаза расправил плечи, будто стряхнул с себя усталость бессонной ночи, и бодро ответил:

— Что значит умаяться? Я этого не признаю! У меня, мой директор, был дядя-колага. Он не терпел никакого послабления при исполнении служебных обязанностей. А почему? Потому что служба превыше чести нашей и совести!

— Он у тебя тоже кончил курсы? — спросил директор улыбаясь.

— Нет, не кончал, но за верную службу имел благодарности от высокого командования.

— Ну так что дядюшка твой, Муртаза-эфенди?

— Как считал дядя-колагасы, так и я считаю: служба — она превыше совести и чести! Все будет исполнено, мой директор. Я возьму командование отрядом и научу их дисциплине. Я вижу, как на парадах и демонстрациях ходят строем перед начальством. Стыдно смотреть! Разве это строй? Разве это шаг? Надо, чтоб нога печатала: трап-трап-трап!.. Чтоб начальство наше гордость испытывало, чтоб за выправку хвалило.

— Возьми двух рабочих, приведи спортивное помещение в порядок. Там сейчас грязь, все поржавело… Никто за этим не смотрит, ни у кого руки не доходят.

— Так точно, мой директор, не знают, что значит служба, потому что…

— Погоди. Заставь, чтобы все выгребли, вычистили, отдраили… На складе возьми наждаку.

— Все металлические части станут огнем гореть. На зависть всем соседям, которые на параде рядом маршируют.

— А ведь правда, до Дня освобождения[88] еще много времени. Проведешь подготовку на стадионе.

— Есть провести подготовку! Совсем не умеют маршировать! Как положено шагать в строю?