— Пока сноха здесь, я и скажу: есть у меня для вас доброе известие.
Муртаза с женой переглянулись и с любопытством уставились на Реджеба.
— Потому я и пришел, чтоб про новость сказать. У вас товар, у нас покупатель… Есть тут человек из Измира, желает посвататься за Мюзейен! Отец у парня богат, у него склады с оливковым маслом. Сам парень обувью торгует. С его отцом мы вместе дело ведем. Словом, люди они состоятельные, порядочные и желают порядочную девушку. Пусть будет бедная, но порядочная!
Реджеб поглядел на брата и его жену. Женщина, видно, обрадовалась и улыбнулась. Муртаза мрачно восседал в своей расшитой серебряным галуном форме. Нахмурив брови, неподвижно смотрел он на рыжего кота, дремавшего на лестничной ступеньке.
— Уж не знаю, посчитаете ли вы ее подходящей парой? — проговорила женщина.
Муртаза сердито глянул на жену.
— О чем говоришь? — резко спросил он. — Подходящая, неподходящая…
— Тебе лучше знать! — покраснев, ответила жена.
— Ну ладно! А скажи, братец, — снова спросил Муртаза, — что ж, в огромном Измире порядочной девушки не нашлось? Откуда там прослышали про Мюзейен?
— Знаешь в Икичешмелике нашего земляка Селима?
— Селима? Значит, это по его совету?
— Он, кроме того, с нами связан по торговым делам.
— Стало быть, говоришь, очень богатые?
— Очень! У них и дома, и склады, и сады, и оливковые рощи…
— Значит, пусть бедная, но порядочная. Не спросили, значит, есть ли у нас табуретки, а искали, выходит, порядочную? — сказал Муртаза и строго уставился на брата.
— Ты, брат, это здорово сказал! Точно подметил. Только ты пойми, я одного хочу: чтобы ты жил как человек!
Муртаза горестно покачал головой:
— Все знаю! Все… Мне тоже хочется и масла сливочного, и сливок, и меду. Только, когда я вижу все это на витрине, сожму зубы, проглочу слюну и прохожу мимо, отвернувшись. Думаешь, мне неохота лишнюю цигарку выкурить? Еще как! Я и злюсь, и переживаю про себя. А ты думал, все гладко, все тихо?
Снизу донесся запах пастырмы, кипящей в масле. Женщина оставила ребенка, весело дрыгавшего голыми ножками, и спустилась на кухню. Она взяла яйца, разбила и залила в кипящее масло. Когда блюдо было готово, женщина подала его мужчинам, а сама спустилась вниз, уселась на колоду, где обычно стояло корыто, и тихо заплакала, уткнувшись себе в колени.
Она плакала беззвучно, ее худенькие плечи мелко вздрагивали. Через открытое окно было слышно, как мужчины, гремя вилками, со смаком чавкают, уплетая жареную пастырму.
За двумя соседними станками в хлопкоочистительном цехе работали дочери Муртазы, погодки. Длинное и узкое помещение цеха содрогалось от страшного грохота тридцати шести станков, выстроенных в два ряда. В цехе было трудно дышать от едкой хлопковой пыли. За станками трудились подростки, мальчики и девочки, или же дряхлые старухи. Они заряжали цилиндры станка — их называют пушками — небольшими порциями хлопка-сырца, который лежал тут же в ящиках. Пунша жадно заглатывала хлопок, чтобы потом выстрелить очищенными от семян комочками волокна, белыми, легкими и пушистыми, которые рабочие сгребали палочкой и сбрасывали в корзину.
У одной из дочерей Муртазы в ушах были красные сережки, у другой, что помоложе, — голубенькие. Младшая сестра, не в силах побороть сон, уселась поудобнее, притулилась к стене и задремала. Тогда старшая тихонько тронула сестру палочкой. Та встрепенулась:
— Чего тебе?
— Спишь?
— Мочи нет, как спать хочется.
— А если отец сейчас заявится?
— Ну и пусть. Глаза сами закрываются.
— Пойдем ополоснем лицо, может, полегчает.
— Пойдем…
И они отправились в уборную.
— Мне приснилась наша старшая сестра Мюзейен, — сказала младшая.
— Когда?
— Да только что.
— А как она тебе привиделась?
— Будто бы она стала невестой, вся украшена золотыми и серебряными нитями. И мы поездом едем в Измир.
— Кто да кто?
— Ты, я, Мюзейен, дядя Реджеб, мать и отец.
— А дальше что?
— В барабаны били. Мы сидели в огромном зале. В белых блюдах — мясо, яблоки, груши, сладости. И мы едим, едим, едим… А ты мне говоришь: «Фирдес, давай припрячем фрукты, чтоб на фабрике полакомиться».
— Ну и спрятали?
— Не знаю. А какой красивый Измир!
Девочки остановились около умывальника.
— Сестричка, почему это человеку снится так, точно все на самом деле?
— Вот выйдет старшая сестра замуж, и прощай эта гнусная работа. Целую неделю буду спать. Только спать и спать…
— И я! А отец жениха очень богатый?
— Ага, богатый. Только заберет ли нас отец с фабрики?
— Не возьмет, даже если подыхать станем.
— Вредный он! Ох, и зла я на него. Если бы ты знала, как ноют плечи от усталости.
— А у меня! Еще больше, наверное, нету сил терпеть.
— Сегодня обязательно купим…
— Чего?
— Сластей.
— У нас же денег нет.
— Ну и что? Купим, а в получку отдадим.
— Кто даст в долг? Там и так на нас уже записано.
— Не твоя забота. Пойду к бухгалтеру, попрошу дядю Неджипа, пусть скостит старый долг, а потом снова запишет.
— Кондитер не даст в долг.
— Не твое дело.
Девочки постояли возле кранов и не стали умываться. На свежем ночном воздухе после влажного помещения цеха они замерзли и зашагали к уборной.