Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Конечно! Пойди и скажи, что я хочу засвидетельствовать свое почтение, выразить глубокое уважение…

— Чего тебе нужно от Кямуран-бея?

— Хочу выразить свое глубокое уважение, а это значит…

— Говори короче, чего тебе надобно? Уф!..

— Ты скажи моему директору…

— В это время не полагается будить бей-эфенди!

— А ты разбуди…

— В такое время не будят!

— Дело важное, не разбудишь — потом на себя пеняй!

К воротам, ковыляя, подошел садовник, могучего сложения старик с пышными длинными усами. Он появился в длинной рубахе и кальсонах с завязками на щиколотках. Почуяв знакомый запах, собаки умолкли и, виляя хвостами, подбежали к нему.

Садовник внимательно оглядел Муртазу в форме начальника военно-спортивной команды и, приняв его за офицера, вежливо сказал:

— Слушаю, бей!

— Мне надобно увидеть господина директора, — многозначительно проговорил Муртаза. — У меня весьма важное для него сообщение.

— А какая у тебя должность?

— Меня зовут Муртаза. Я осуществляю ночью контроль за фабрикой.

— А я-то думал, что ты…

— Чего?..

— Думал, ты чин какой-нибудь, офицер!

— Я не офицер. Я служил рядовым во Фракии…

— В каком году?

— Пошел в армию из рекрутов, которых вовремя не призвали.

— А, солдат республики, значит?

— Так точно.

— Э-э-э! Разве тогдашняя служба была военной службой? Так, сыр с маслом, а не служба. Вот когда мы служили в Йемене, в Газе! Вот это было время. Ох-хо-хо!.. Так чего тебе технический директор понадобился? Он поздно лег и не проснется теперь ни за что.

Садовник посмотрел на окно, в котором виднелась служанка.

— Так ведь, Первин? Пойди скажи-ка бею.

Та не пожелала даже ответить.

— Ведь объясняют тебе, что нужно его разбудить. Сходи разбуди! — Потом, повернувшись к Муртазе, садовник сказал: — Такая упрямая, плутовка. Дрянь, а не девка. Сладу с ней никакого, брат… Пойди разбуди!

Вместо ответа служанка захлопнула окно и исчезла. Около ворот остались Муртаза и садовник.

— Видал!.. Во как! Да, такие теперь времена настали, — проворчал садовник и, понизив голос, добавил: — Сам директор девку испортил, вот она и позволяет себе.

Муртаза снова нажал кнопку звонка.

Рассерженный директор вскочил с постели и распахнул окно:

— Кто там? Что случилось? Что за звонки в такое позднее время?

— Это я, мой директор! — подал голос Муртаза. — Свидетельствую свое почтение и глубокое уважение.

— Чего нужно?

— Мне, слава аллаху, ничего не надо! На фабрике произошло воровство, и я пришел, чтоб доложить вам лично.

— Какое еще воровство?

— Ткань украли.

— Ткань? Как украли?

— Вытащили через водосточную трубу, из крахмального, мой директор…

— Ну и что потом?

— Потом я погнался за ними, задержал вместе с тканью…

— В участок сообщил?

— Так точно, мой директор! Сдал собственноручно вместе с тканью.

— Ну и ладно… Что же ты в такой поздний час, до утра не мог подождать?

Муртаза собрался сообщить еще о своих дочерях, заснувших на работе, но технический директор захлопнул окно.

— Значит, ты задержал вора? — спросил садовник.

— Конечно.

— Сам, один?

— А зачем мне еще кто-то?

— Ну, молодец!

— Я кончил курсы, суровую науку превзошел.

— Значит, ты кончил лицей-милицей? Ишь ты. А не боялся, что они по тебе вдарят?

— А чего бояться?

— Ну, вдруг ненароком и кокнут?

— При несении службы не следует бояться опасностей. На то она и служба!

— Ишь каков молодец! Там на фабрике земляк есть у меня. Нухом звать. Может, слыхал?

— Знать-то я его знаю, да он вот не знает, что такое служба!

— Это верно… И Азгына знаешь?

— И его знаю… Ну ладно, счастливо оставаться, — сказал Муртаза и отправился в обратную дорогу.

Только около трех пополудни Муртаза вышел из суда, где рассматриваются дела о мелких правонарушениях лиц, задержанных на месте преступления. За быстроту, с которой выносились там приговоры, эти суды в народе прозвали «Пшик-пшик и готово!» Муртаза давал показания по делу о воровстве ткани с фабрики.

Надзиратель уже почти сутки был на ногах, не присел, не прилег и теперь, после ночной погони за ворами, бегания на дачу к техническому директору, в участок и в суд, еле держался на ногах. Тело его ныло, глаза, красные от бессонницы, болели, он зевал, потягивался, хрустя суставами, и снова зевал.

«Куда идти, домой или на фабрику?» Муртаза остановился, мучительно соображая. Пойти домой, повалиться на постель — все равно больше двух часов не поспишь, в шесть снова заступать — смена. Если же не спавши явиться на работу, выйдет полтора суток без сна! — разве такое выдержишь? Но служба есть служба…

И тут Муртаза вдруг вспомнил про Нуха, и усталость как рукой сняло. Контролер, поди, уже успел побывать у директора и доложить, что дочери Муртазы спали на работе около станка?! Нет, надо сперва повидаться с директором, а потом уж домой идти. И Муртаза заспешил на фабрику, забыв про усталость, про суточное бдение и новую бессонную ночь — все это он словно откинул одним движением руки…

Директор в своем кабинете просматривал рапорты ткацкого цеха. Увидев перед собой Муртазу, он отложил ручку и сказал:

— Входи, Муртаза-эфенди, входи. Что нового?

— Здравия желаю, мой директор! — ответствовал Муртаза и, прикрыв ладонью рот, смущенно кашлянул.