Москитолэнд

Потом на следующую, и еще на одну. Я иду по шоссе. Не выбираясь из автобуса. Окна, некогда сверкавшие по бокам «Грейхаунда», исчезли, сменились мокрым асфальтом. Сиденья торчат из стены, ряд за рядом. Я обхожу людей, перешагиваю через них и не могу не гадать, кто здесь мертв, а кто просто без сознания… ведь есть разница – переступить через человека или через труп.

Плотина моего надгортанника трещит, а потом рушится, и меня выворачивает под ноги.

И тогда я вижу ее – Штуку всех Штук, невозможную, но неизбежную. Высунувшийся из-под обшарпанной книжки Филипа К. Дика уголок деревянной шкатулки Арлин. Будто капсула времени, она остается блаженно нетронутой масштабными разрушениями вокруг. Я хватаю шкатулку и плетусь дальше по автобусу, уже ни капли не похожему на автобус. Через зазубренную дыру в разрубленном металле выбираюсь наружу, переносясь с одной сказочной сцены на другую. Дождь в считаные секунды пропитывает толстовку, и поначалу я могу думать лишь о том, что не слышу сирен. Я прижимаю шкатулку Арлин к груди и медленно поворачиваюсь по кругу.

Сюрреалистичная панорама: пожарные и патрульные машины, неотложки и любопытные зеваки повсюду, невзирая на дождь, прямо посреди шоссе. А позади нас тысячи фар автомобилей, намертво застрявших в многокилометровой пробке. Блондинка-амазонка загружается в машину «скорой». Джабба Хатт лезет следом, и у него на это, наверное, сто тридцать килограммов веских причин.

Одна из фельдшеров обхватывает меня за плечи рукой:

– Идем помогу.

– Я в порядке, – говорю, отталкивая ее.

Она указывает на мое колено, где джинсы окрашены малиновым:

– Полагаю, раньше этого там не было?

Затем затаскивает меня в машину «скорой», прочь от проливного дождя, и лечит мою рану. После чего накидывает мне на плечи плед и без единого слова уносится обратно к промокшим обломкам. Пассажиры спешат покинуть автобус, кто-то плачет, кто-то истекает кровью, некоторые обнимаются, и я ловлю себя на мысли, что не случись всего этого, и через день или около того я спокойно сошла бы в Кливленде и, кроме Арлин, ни разу бы не вспомнила ни о ком из этих людей. Но теперь они действительно часть чего-то, часть моей жизни, вписанные в Историю обо Мне.

Арлин.

Захлебываясь слезами, вытаскиваю из-под пледа ее шкатулку. «И что мне теперь с тобой делать?»

– Не пострадала, мисси? – Карл нависает надо мной как… даже не знаю. Карлозанская башня?

– Нет, просто царапина. – Задрожав, я плотнее укутываюсь в плед и прячу шкатулку. – Что случилось?

– Шина взорвалась, – бормочет Карл. – Я запросил замену в Джексоне. Рекомендовал либо поменять колеса, либо всем пересесть на другой автобус, но никто не послушал. Никто никогда не слушает.

Чертовы людишки.

– Ты ведь путешествуешь одна? – уточняет он.

– Да. Но я уже позвонила отцу, рассказала о случившемся. Он говорит, мол, раз я не ранена, то могу продолжить путь до Кливленда. Кстати, как это сделать?

Карл прикуривает сигарету, долго, от души затягивается. Боже, ну прямо крутой пацан, курящий под дождем.

– Я все устрою. Желающие могут сегодня переночевать в мотеле, а утром возьмем новый автобус. Разумеется, все оплачено… – Он умолкает и будто бы что-то обдумывает. – Слушай…

– Вы водитель? – прерывает его рыжий фельдшер, дрожащий под дождем с телефоном в протянутой руке.

Но прежде чем ответить на звонок, Карл, точно брутальный герой боевика, отрывает нижнюю часть от своей мокрой футболки и сует мне:

– У тебя что-то на лице, мисси.

О боже!

Моя боевая раскраска.

И почему-то мой путь по искореженному автобусу с исполосованным красным лицом кажется совершенно уместным. Мим Принцесса-воин. Пережившая битву – и кровавая рана тому доказательство.

Когда Карл ухрамывает прочь, прижимая трубку к уху, я вытираю лицо его пропитанной дождем футболкой и гляжу на шкатулку Арлин. Она поразительно тяжелая, с такой старомодной замочной скважиной в виде круга на вершине треугольника. Содержимое не болтается внутри, не громыхает или типа того, но вроде сдвигается, когда я мотаю коробкой из стороны в сторону. На деревянном основании вырезано четыре буквы: АХАВ.

9. Метаморфозы завершены

1 сентября, поздно, угу

Дорогая Изабель.

МОЙ АВТОБУС

(после того как перевернулся на шоссе и вызвал всю эту хрень, от которой я никак не могу оправиться)