Московские были

А жизнь в Абрамцево была совсем не похожей на прежнее мое существование. Я могла оставаться ночевать в хозяйственных помещениях музея на несколько дней, уезжая в Москву только на субботу и воскресенье. Могла бродить по любимым окрестностям, обдумывая прочитанный вчера материал. Могла просто лечь на пригорке, созерцать плывущие по небу облака и мечтать. И это были уже не мечты молоденькой девушки о прекрасном принце, приезжающем на белом коне. Это мечты о спокойной жизни с мужем, без чрезмерных забот о хлебе насущном, без неустроенности, пусть даже без эмоционального богатства жизни, но и без постоянных разочарований.

От работы над статьей, я уже называла про себя подготавливаемый материал статьей, меня оторвала Алла. Приближалась юбилейная конференция. Коллектив все силы бросил на подготовку мероприятия. А коллектив малюсенький, всем достались поручения. Мне поручили проблемы транспорта и проживания. Бесконечные звонки приглашенным, выяснение, когда прилетят или приедут, когда возвращаются, нужна ли гостиница. А потом заказ гостиниц, билетов на обратный путь. Хорошо хоть, что питание на меня не сбросили.

И вот день регистрации. Две молодые сотрудницы из отдела художественного наследия и я отмечаем прибывших, выдаем буклеты, записные книжки, авторучки и еще какую-то мелочь. Я выдаю картонки с названиями гостиниц и заказанными номерами, снова уточняю даты выезды. Часть гостей, не добившихся в своих организациях официальной командировки, направляем в нашу своеобразную гостиницу. Мы приспособили один из флигелей, поставили в комнатах кровати, сделали цивилизованные душ и туалет. Именно там я позднее оставалась ночевать, когда засиживалась над своей работой и не хотела возвращаться вечером домой.

Конференция меня не очень интересовала: доклады были о картинах, о жизни и жизненных перипетиях художников. Но на третий день после обеда (мы организовали питание, хотя это оказалось очень трудно) объявили вечер отдыха.

Молодежь даже немного потанцевала. Я себя уже не причисляла к молодежи и скромно сидела в уголке. Но ко мне подошел один из участников, мужчина лет сорока пяти, и стал задавать вопросы о жизни в этом захолустье, о том часто ли я езжу в Москву, не скучно ли мне.

Все понятно, тебе скучно, хочется развлечься с одинокой женщиной.

Сначала отвечала спокойно, но потом мне что-то совсем не понравилось, и я в упор спросила:

– А у вас сколько детей: двое или трое?

Вопрос ни к селу ни к городу, мужчина сразу съежился, как-то поник, ответил скороговоркой что-то невнятное и слинял. Потом мы проводили гостей: отвозили их партиями до станции Хотьково на микроавтобусе. «Праздник» кончился. И прекрасно. Можно снова заняться своей работой.

После обнаружения связи Набокова и Лермонтова я стала прочитывать подряд всех российских писателей начала двадцатого века. Действительно, то тут, то там из текстов, описывающих новые события, новые общественные движения, выглядывал каким-то краем Лермонтов. Писатели иногда даже не подозревали об этом. Литературоведы соотносили подобные места к «заимствованиям» из Чехова, Льва Николаевича Толстого, Достоевского. И я вдруг поняла, что это и будет основой моей работы. Изобретен термин «опосредствованное заимствование». И название работы: «Лермонтовское наследие в произведениях авторов двадцатого века. Опосредствованное заимствование».

Дальше все просто. Последовательно перечитывала всю русскую и советскую литературу первой половины двадцатого века, подчеркивала интересные места, составляла сводки и краткие выводы. Уже через полгода работа была готова. Я осмелилась выйти с ней на семинар в Институте русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом). Отпросилась у начальницы на пару дней, благо мое присутствие в музее обычно совсем не обязательно, поехала в Ленинград на набережную Макарова, дом 4, пообщалась с сотрудниками и получила приглашение на семинар. Семинар состоялся через три недели. Перед началом произошла небольшая заминка. Оказалось, что подготовленное помещение мало – пришло на удивление много людей – и мы перешли в зал. Доктор Прянишников – руководитель семинара – извинился за задержку и сказал, что люди пришли, так как на семинар приехал Михайлов. Я не обратила внимания на фамилию, так как ужасно волновалась. Мое выступление не вызвало большого интереса у аудитории, но после того, как я закончила говорить и ответила на пару вежливых вопросов, доктор Прянишников попросил подойти к члену-корреспонденту Валентину Павловичу Михайлову. Оказывается, у него тоже имеются вопросы, которые он хотел бы обсудить приватно. Я вдруг вспомнила: с ума сойти – Михайлов Валентин Павлович. Я великолепно помнила эту фамилию еще со студенческих времен, хотя в университете на его лекциях не была. Пушкиновед, признанный специалист и знаток всей российской словесности конца восемнадцатого, начала и середины девятнадцатого века. Что ему нужно от меня, какие у него могут быть вопросы?