Московские квесты. Истории с современными комментариями

Квест

Сверните с Тверской в Брюсов переулок. Почти каждый дом в нем – памятник архитектуры. Пройдите до Большой Никитской. Остановитесь на секунду около храма Большое Вознесение, рядом с фонтаном «Пушкин и Натали». Говорят, если влюбленные обнимутся около этого фонтана, их союз наполнится романтикой. Стоит проверить!

Драматурги из собачьего зала

Если вы никогда не бывали на настоящих «подпольных» поэтических чтениях, то литературной Москвы вы не видели. Той, которая заполонена студентами, обнимающими блокноты, дешевым пивом и умными разговорами.

Мне, как и Владимиру Алексеевичу, довелось отметиться в литературных кругах. Правда, теперь, в силу скорости жизни, люди перешли с неспешных и размеренных пьес, на ритмично-рваные и грубые стихи.

Читая главу «Драматурги из собачьего зала», представляешь себе старую улицу Живодерку. Но так ли она далека от современной Москвы, с неоновыми огнями и еженощными вечеринками именитых Гришковцов и Полозковых?

Если выйти из метро на станции Арбатская, пройти по переходу направо, от кинотеатра Художественный, мимо Кисловского переулка, можно выйти на Никитский бульвар. Знаменит он, в первую очередь тем, что в любое время года там можно застать студентов-литераторов, смачно зачитывающих друг другу и случайным прохожим строки великих классиков и самих себя, не менее великих.

Разная степень опьянения толкает из от Беккета к Вене Д’ркину и обратно.

Все от пустяков – вроде дырки в кармане. В те самые времена, о которых я пишу сейчас, был у меня один разговор:

– Персидская ромашка! О нет, вы не шутите, это в жизни вещь великая. Не будь ее на свете – не был бы я таким, каким вы меня видите, а мой патрон не состоял бы в членах Общества драматических писателей и не получал бы тысячи авторского гонорара, а «Собачий зал»… Вы знаете, что такое «Собачий зал»?..

– Не знаю.

– А еще репортер известный, «Собачьего зала» не знаете!

Разговор этот происходил на империале вагона конки, тащившей нас из Петровского парка к Страстному монастырю. Сосед мой, в свеженькой коломянковой паре, шляпе калабрийского разбойника и шотландском шарфике, завязанном «неглиже с отвагой, а ля черт меня побери», был человек с легкой проседью на висках и с бритым актерским лицом. Когда я на станции поднялся по винтовой лестнице на империал, он назвал меня по фамилии и, подвинувшись, предложил место рядом. Он курил огромную дешевую сигару. Первые слова его были:

– Экономия: внизу в вагоне пятак, а здесь, на свежем воздухе, три копейки… И не из экономии я езжу здесь, а вот из-за нее… – И погрозил дымящейся сигарищей. – Именно эти сигары только и курю… Три рубля вагон, полтора рубля грядка, да-с, – клопосдохс, настоящий империал, потому что только на империале конки и курить можно… Не хотите ли сделаться империалистом? – предлагает мне сигару.

– Не курю, – и показал ему в доказательство табакерку, предлагая понюшку.

– Нет уж, увольте. Будет с меня домашнего чиханья.

А потом и бросил ту фразу о персидской ромашке… Швырнул в затылок стоявшего на Садовой городового окурок сигары, достал из кармана свежую, закурил и отрекомендовался:

– Я – драматург Глазов. Вас я, конечно, знаю.

– А какие ваши пьесы?

– Мои? А вот…

И он перечислил с десяток пьес, которые, судя по афишам, принадлежали перу одного известного режиссера, прославившегося обилием переделок иностранных пьес. Его я знал и считал, что он автор этих пьес.

– Послушайте, да вы перечисляете пьесы, принадлежащие… – Я назвал фамилию.