Московские квесты. Истории с современными комментариями

Квест

В 50-х Тверскую (улицу Горького на тот момент) стиляги называли на американский манер «Бродвеем». Битломаны вернули ей имя Горького, а хиппи и байкеры «тусовались» на «Стрит».

Улица Горького была выбрана стилягами для гуляний потому, что в доме № 6 располагался знаменитый «Коктейль-холл», который был открыт до пяти утра, и по вечерам стиляги собирались именно в этом кафе. Старые люди рассказывают, что «Коктейль-холл» заработал почти сразу после окончания войны и тут же обрел невероятную популярность.

Улица и правда похожа на легендарный Бродвей: бутиков и дорогих магазинов здесь хватает, а смога, пожалуй, и побольше. Зато в Нью-Йорке точно нет не Дома градоначальника, ни Центрального телеграфа, ни памятника Юрию Долгорукому, а главное – таких толп красивых девушек.

По «Бродвею» гуляли не по всей улице, а лишь по небольшой ее части – от здания Госплана СССР до Пушкинской площади. Для прогулки по «броду» молодые люди перерывали все комиссионные магазины окрест в надежде найти там настоящий фирмач – повторите и вы за ними. Загляните в «Фрик-Фрак» на Шаболовке, оденьтесь как настоящий стиляга – и вперед, гулять по «Бродвею»!

На моих глазах

С подъезда вокзала я сел в открытый автомобиль. И первое, что я увидел, это громаду Триумфальных ворот.

На них так же четверня коней и в колеснице та же статуя славы с высоко поднятым венком… Вспоминаю… Но мы уже мчимся по шумной Тверской, среди грохота и гула…

Прекрасная мостовая блестит после мимолетного дождя под ярким сентябрьским солнышком. Тротуары полны стремительного народа.

Все торопятся – кто на работу, на службу, кто с работы, со службы, по делам, но прежних пресыщенных гуляющих, добывающих аппетит, не вижу… Вспоминается: «Теперь брюхо бегает за хлебом, а не хлеб за брюхом».

Мы мчимся в потоке звенящих и гудящих трамваев, среди грохота телег и унылых, доживающих свои дни извозчиков… У большинства на лошадях и шлеи нет – хомут да вожжи.

Перегоняем все движение, перегоняем громоздкие автобусы и ловкие такси.

Вдруг у самой Садовой останавливаемся. Останавливается вся улица. Шум движения замер. Пешая публика переходит, торопясь, поперек Тверскую, снуя между экипажами…

А на возвышении как раз перед нами стоит щеголеватый, в серой каске безмолвный милиционер с поднятой рукой.

Но вот пускает этот живой семафор в белой перчатке, и все ринулось вперед, все загудело, зазвенело. Загрохотала Москва…

Мы свернули на Садовую. На трехминутной остановке я немного, хотя еще не совсем, пришел в себя. Ведь я четыре месяца прожил в великолепной тишине глухого леса – и вдруг в кипучем котле.

Мы свернули налево, на Садовую.

Садовая. Сколько тысяч раз за эти полвека я переехал ее поперек и вдоль! Изъездил немало.

В памяти мелькают картины прошлого. Здесь мы едем тихо – улица полна грузовиками, которые перебираются между идущими один за другим трамваями слева и жмущимися к тротуару извозчиками. Приходится выжидать и ловить момент, чтобы перегнать.

Первое, что перенесло меня в далекое прошлое, – это знакомый двухэтажный дом, который напомнил мне 1876 год. Но где же палисадник перед ним?

Новые картины сменяются ежеминутно. Мысли и воспоминания не успевают за ними. И вот теперь, когда я пишу, у меня есть время подробно разобраться и до мелочей воскресить прошлое.

В апреле 1876 года я встретил моего товарища по сцене – певца Петрушу Молодцова (пел Торопку в Большом театре, а потом служил со мной в Тамбове). Он затащил меня в гости к своему дяде в этот серый дом с палисадником, в котором бродила коза и играли два гимназистика-приготовишки.

У ворот мы остановились, наблюдали их игру. Они выбросили, прячась в кустах, серебряный гривенник на нитке на тротуар и ждали.