Московский бенефис

— Кто бы ты ни был, парень, но ты, ей-Богу, плохо кончишь, не будь я Рамон-Головорез! — разъяренно выкрикнул незваный гость, рванул из-за пояса пистолет и, молниеносно упав на землю, боком откатился за валун. Тут же грохнуло у меня над самым ухом, да так, что я с перепугу шлепнулся задом на землю. В ушах у меня зазвенело, а во рту посолонело и пересохло. Тут же бабахнуло еще три раза, и кто-то заорал истошно, на весь лес:

— Убили-и-и-и-и-и! Карросо убили-и-и! Тут еще два раза грохнуло, и на меня сверху упала перебитая ветка.

— Донья! — завопил я истошно, потому что, сидя между кустов, я не видел ни ее, ни Роситы, а подняться было страшно. Но тут опять грохнуло, посыпались листья, и меня, конечно, никто не услышал. Только тут я вспомнил,

что у меня есть пистолеты. Я вытащил один и стал давить на закорючку, чтомне показала донья. Но пистолет не стрелял. Я захотел заплакать, но тут вспомнил, что еще надо взвести курок. Двумя большими пальцами я оттянул «молоточек» назад, а указательными надавил на крючок. Сперва он не нажимался, не нажимался, а потом вдруг как нажался! Чирк! Мигнула искорка, п-ш-ш! — что-то коротко зашипело… И в ту же секунду — ба-бах! Пистолет плюнул острым огнем, и тут же на куст с треском, воющим стоном и хрипом повалилось что-то тяжеленное, здоровенное и вонючее. Я оказался зажатым между тушей и краем куста. Судя по вони, которая была похожа на ту, которая шла от надсмотрщика Грегорио, это был белый мужчина. На меня лилось что-то горячее и немного липкое. Выкарабкавшись из-под туши, я понял, что это была кровь. Вся белая и чистенькая рубашка была облита ею: и штаны, и сапоги, и все-все… Я встал и только тут понял, что рядом со мной лежит огромный дядька, у которого из спины вырван кусок кровавого мяса, и серая грязнющая рубаха на глазах становится красной… Кровью пахло так, как в загоне для скота, где прирезают павшую корову. Пистолет, из которого я выстрелил, остался внизу, под дядькой, а второй я опять взял в руку и взвел курок. Держа его дулом от себя, на далеко вытянутых руках, я стал выбираться из кустов. Тут я услышал крики и лязг, звяк и звон. Это было похоже на то, как донья и Росита рубились утром шпагами, но только теперь шуму было больше. В просвете между деревьев я увидел, что на берегу речки Рамон и еще какой-то дядька нападают со шпагами на Роситу и донью, а третий целится в донью из пистолета. Он стоял ко мне спиной, полусогнувшись и выбирая время, чтобы пальнуть в донью, но боялся попасть в своих приятелей. А я, когда вылез из кустов, так и уперся пистолетом ему в спину. Он обернулся, толкнул мой пистолет спиной, и оба моих пальца нажали на крючок. Тут опять бахнуло, я уронил пистолет и отлетел в куст. А дядьке огнем прожгло в рубахе дыру. Кроме того, у него на спине оказалась небольшая круглая дырка, из которой капнула кровь. Дядька согнулся и как-то медленно свалился на бок. Тот, что бился с Роситой, обернулся, наверно, хотел поглядеть, а Росита как ткнет его шпагой — и прямо в пузо. Этот дядька тоже повалился, а Росита, вся какая-то не такая, дикая, страшная, стала нападать на того, который дрался с самой доньей Мерседес. Вдвоем они его стали гнать прямо на меня. Это был как раз тот, главный. Я испугался и заорал, потому что с перепугу забыл, как вставать и бегать. Я заорал так, что дядька испугался, тоже обернулся и тут донья ткнула его шпагой в руку, а Росита в ногу. Он уронил шпагу и упал, зажав здоровой рукой раненую. Тут донья еще его и по голове шпагой треснула, только плашмя.

— В дом его! — скомандовала донья Росите. — Хватай его под руки! А ты собирай все оружие и догоняй нас!

Тут я пришел в себя. Донья и Росита поволокли Рамона-Головореза. Я даже не успел оглядеться, как они скрылись в кустах. Кругом валялись дядьки. У одного было только полголовы, у другого вырван живот, у толстого Карросо во лбу была кровавая дырка… Всего, пока я собирал ружья, я насчитал шесть человек. Делал я это быстро, но все время оглядывался на корабль, потому что от него к берегу быстро шли сразу две шлюпки. Там было полно народу. Но я успел и даже нашел оба своих пистолета и того дядьку, который случайно застрелился моим пистолетом в кустах. Шпаги и длинные ножи я потащил в охапке, а пистолеты рассовал за пояс и в сапоги. Донья стояла у ворот с заряженными пистолетами и ждала меня.

— Живей! Живей! — кричала она. Я еле-еле дополз до мостика и, ввалившись в ворота, стал бросать на землю все тяжеленное оружие. Дядька, которого они приволокли, лежал на земле связанный и стонал. Росита и донья стали крутить вороты, которыми поднимался мостик через ров.

— Ворота запри! — рявкнула донья. Я навалился сперва на одну створку, потом на другую. Теперь надо было еще задвинуть засов. Он был очень тугой и не двигался с места. Я схватил один из пистолетов и стад колотить им по рукоятке засова. Посыпалась ржавчина, еще несколько ударов, и я задвинул его. Тем временем донья и Росита, пыхтя и ругаясь, все еще крутили вороты. Я подошел и стал помогать. Мост кое-как поднялся.