Московский бенефис

Мой роман с доном Мигелем де Фуэнтесом, оказавшимся лейтенантом британского республиканского флота Майклом О'Брайеном, начался в Кадисе, куда мы переехали из Сарагосы… Это случилось быстро, почти в течение месяца… Не знаю, как и где он меня увидел, ведь тетушка почти не выпускала меня на люди, боюсь, что и досюда дошли слухи о моем падении. Однако Росита, получившая относительно больше свободы, чем я, и не по годам ловкая девчонка, стала посредницей в наших делах… Сначала мы обменялись записками, а затем при помощи Роситы и конюха Марио нам удалось отыскать место для встреч с глазу на глаз… Это было странно и страшно. Я помню все как в тумане: был ураган слов, пылких, порой бессвязных, жарких и безудержно-зовущих… Я не могла владеть собой, голова моя закружилась, погасла свеча… Там был какой-то диван или кушетка… Кругом была тьма и гулкая тишина. От него пахло табаком и потом, а руки его были сильные и жесткие, с шероховатой, задубелой кожей, лицо тоже жесткое, и борода колола мне щеки… Шелест моих юбок, которые он одну за другой сдвигал, казался мне грохотом горного обвала… В темноте белела его рубаха, потом он содрал ее с себя и голый опустился на меня… Я задрожала, я не могла противиться влечению, и ноги мои сами собой, ослабев, расступились перед ним… Я затаила дыхание и с трепетом приняла в себя его плоть… В ту ночь я трижды была его… Это было как сладкое сумасшествие, праздник безумия и восторга… Потом этих встреч было еще несколько. Однажды проклятый изменник Марио, обманувший бедняжку Роситу, за плату выдал нас моему жениху. Он ворвался со шпагой и хотел убить нас обоих на месте. Но Майкл — нельзя же отказать ему в смелости! — голый спрыгнул с кровати и, успев выхватить шпагу, стал биться с ним. Все кончилось в несколько секунд. О'Брайен пронзил жениху горло, и тот рухнул на пол, обагряя его своей кровью. Майклу удалось бежать, но проклятый Марио с головой выдал альгвасилам сеньора де Фуэнтеса, как называл себя О'Брайен. Альгвасилы нашли в его доме обрывки донесений, которые он отправлял французам о посылке наших войск во Фландрию. Его посадили в тюрьму и стали жестоко пытать. Росита, у которой был талант заводить знакомства, сумела состроить глазки тюремщику, который за солидное вознаграждение согласился помочь О'Брайену скрыться. Он передал узнику пику, веревочную лестницу, и верный слуга Кромвеля бежал. Собственно, тогда он служил еще королю Карлу. Это теперь он стал чуть ли не пуританином…

Служить человеку, который заливает кровью его родину, узурпатору и проходимцу! Впрочем, тогда я была от него без ума и ничего не понимала ни в нем, ни в политике… Грязный вероотступник!.. Итак, он бежал. Спустя неделю скончался мой отец. Это было ужасно. Сам дон Оливарес, а также много других персон почтили его память. Братья рыдали, изображая безумную скорбь, но в уме они уже делили наследство… Меня они в расчет не брали. Их двоякое предложение: выходить замуж без приданого или идти в монастырь — было на самом деле однозначным: ведь в Сарагосе — а дележ наследства происходил там

— все знали обо мне. Меня не взяли бы, даже если я имела в приданое половину состояния своего отца. Было и еще одно обстоятельство: я забеременела от О'Брайена. Я понимала, что наступит время, когда скрывать это будет невозможно. Такой позор, несомненно, стоил бы братьям карьеры, тем более что Оливарес уже был отставлен от дел, а вскоре и вовсе умер. Можно было бы устроить братьям эту гадость, но мне вовсе не хотелось сводить знакомство со святой инквизицией… Братья вполне были способны обвинить меня в сношениях с дьяволом… Мы с моей верной Роситой бежали, переодевшись в мужское платье, и укрылись в Мадриде, среди бродяг. Это было отчаянно дурацкое предприятие, если бы я не умела владеть шпагой и стрелять из пистолета… Нам тем не менее в Мадриде удалось прожить недолго. Спустя несколько месяцев мне уже надо было рожать. Я вновь переоделась. В рубище нищенки я постучалась в ворота монастыря Эспириту-Санто, и сердобольные монахини позволили мне разрешиться от бремени. Получился рыжий и увесистый мальчик, который долго и громко орал, если ему не давали есть. В монастыре я пробыла порядочно времени, но все время поддерживала связь с Роситой, которая свела дружбу с шайкой разбойников, грабивших на дорогах, и стала любовницей ее главаря — Педрито Безносого. Разбойник поселил ее в каких-то развалинах, кормил, одевал и обувал. Когда моему младенцу исполнился год, я случайно, перебирая свои вещи, наткнулась в шкатулке на письмо. Оно был о запечатано отцовской печатью, и на нем было написано: «Досточтимому графу и изящному кавалеру, его сиятельству дону Гаспару де Гусману Оливаресу, первому министру его католического величества» — или что-то в этом роде.