Московский душегуб

Башлыков нажал кнопку лифта, и когда тот загудел, осторожно начал подниматься по лестнице…

* * *

Дверь была наполовину распахнута, но никто в квартиру не входил. Фомкин ждал. Он слышал: снаружи кто-то сипло дышит. Нагнувшись, нашарил на полу дамский пистолетик. Беспорядочная пальба на улице его обнадежила. Он снял с вешалки овчинный тулуп и выставил за дверь. Раздалось чавканье, будто лягушки заквакали, тулуп задергался у него в руках и, как живой, опустился на пол. Таким беспомощным Коля себя никогда не чувствовал, сколько не жил. Что лучше: стоять истуканом или проскочить в комнаты? Задачка элементарная, но он не мог ее решить. Крохотная пукалка в руке – это кур смешить. До парабеллума не дотянуться.

Завороженный, он проследил, как из-за двери вкатилась круглая пехотная мина, покрутилась волчком и улеглась Маше под бочок, плоская, как блин. Вот оно и решение. Фомкин в два прыжка перемахнул коридор, но возле ванной его догнали взрыв и осколки.

* * *

Этот взрыв, отвлекший внимание, позволил Башлыкову с лестничного перехода спокойно, почти в упор расстрелять двоих рослых башибузуков, но лысый старичок проворно юркнул в дверь, прямо в дым и грохот, и Башлыков еле успел сунуть ногу в щель, не дав ей захлопнуться.

– Входи, – пригласил Елизар Суренович, более не прячась. Он неловко перешагнул дымящееся, скользко-багровое месиво, бывшее недавно голой Машей Копейщиковой, и направился в глубь квартиры. Башлыков потянулся следом, бросив мимолетный взгляд на Колю Фомкина, который был неподвижен, но как бы имитировал движение, загребая пол вытянутой левой рукой.

"Ладно!" – сказал себе Башлыков.

Елизар Суренович уже сидел в кресле в расслабленной позе.

– Чего-то притомился к вечеру, – пожаловался Башлыкову и вдруг встрепенулся, узнавая.

– Ах, да это ты, землячок? Ну что, больше не работаешь электриком?

– Нет, теперь я ассенизатор. Помои разгребаю.

– Самогонцу не прихватил?

Башлыков медлил с выстрелом, и это было зря. Каждая секунда сейчас работала против него. Но так дивно, счастливо светилось лицо могучего старца, что он не чувствовал охоты нажать курок.

– Назови цену, – сказал Благовестов. – Миллион?

Десять миллионов? Валюта в сейфе. Взамен только одно: кто тебя послал? Алешка? Грум?

– Отечество, – ответил Башлыков, – которое ты разорил.

– Эка вспомнил не к месту. Не спеши, подумай, земляк. Предлагаю хорошие деньги. Они тебе заменят отечество. Сплошной зеленый цвет, как весна.

Башлыков выстрелил. Пуля вошла Елизару Суреновичу в сердце. Он грустно склонил голову на грудь и закрыл глаза. Ему было хорошо. Сознание больше не цеплялось за бренную оболочку и качнуло его под розовые облака, на поляну цветущих магнолий. Там он уселся на поваленное дерево, и множество милых девушек и прелестных юношей с венками на головах расступились перед ним…

Башлыков поднял Колю Фомкина на руки и внес в лифт. Коля не подавал признаков жизни, но на мертвого был не похож. У него было такое выражение лица, будто он собирается что-то сказать. Может быть, объяснить каким-то лихим словцом все накладки операции.

Внизу Людмила Васильевна помогла Башлыкову нести озорника: полумертвый Фомкин был необыкновенно длинен и тяжел.

– По-моему, притворяется, – с сомнением сказал Башлыков. – Ему так выгоднее.

– Сегодня я наконец узнала, кто ты такой.

– Ну и кто же я?

– Безжалостный убийца, вот кто!

– Ошибаешься, Люда. Это война. Меня тоже на ней когда-нибудь убьют.

Он выглянул на улицу. Его люди одержали полную победу: догорающие иномарки, скорченные в утихшей боли трупы. К подъезду подкатил джип, и молчаливые пехотинцы загрузили туда Фомкина, который вдруг открыл один глаз и подмигнул Башлыкову.

– Все по машинам, уходим, – приказал майор.

Людмилу Васильевну он за руку отвел к "жигуленку", оставленному в тупичке. Когда свернули на кольцо, обратился к ней с командирским напутствием:

– С крещением тебя, солдат. Хорошо поработала.

Я доволен.

– Зачем все это, Гриша? Ведь придется отвечать.

– Отправлю тебя в санаторий на недельку. Нервишки подлечишь.

– Ты не ответил. Зачем весь этот ужас?

Башлыков на нее не сердился, он жалел бедняжку.

– Хватит! – цыкнул он. – Разболталась некстати.

Делай, что прикажут. Отвечать не тебе.

– Не хочу любить убийцу.

– Не хочешь, высаживайся. Вон метро, – Башлыков притормозил, но Людмила Васильевна виновато коснулась его плеча:

– Куда же я теперь высажусь, Гриша? Поехали лучше домой.

– Тогда не обзывайся убийцей.

– Хорошо, милый. Буду называть тебя цыпленочком.

* * *

…Милиция в этот день работала отменно, и на место погрома прибыла через сорок минут…

Глава 22

Алеша Михайлов узнал о побоище из утренней программы "Вести". Сообщение было коротким. Красивая дикторша с блудливо-загадочным лицом радостно объявила, что накануне вечером на Садовом кольце произошла очередная перестрелка, которую неизвестно кто затеял.

Михайлов попытался разыскать Мишу Губина, но, как и вчера, неудачно. Он позвонил Башлыкову. Тот был на месте.

– Ну? – спросил Алеша.

Башлыкову не понравилась его категоричность.

– Ты бы поздоровался для приличия, – заметил он благодушно.

– Что с Елизаром?