Московский душегуб

Теперь Алеша словно раскачивался на двух железных штырях между небом и землей. Когда тебя так нелепо раскачивают, то самое главное, чтобы не закружилась голова. Слышимость вокруг была хорошая: капал бензин или масло из пробитого движка. Если "тойота" сейчас рванет, ему не увидеть Настеньку никогда. Алеша потихоньку пополз прочь. Уже подъехали какие-то машины с двух сторон, и оттуда выглядывали водители.

Жались к домам испуганные люди. Истошно завопила женщина. Алеша все это видел и слышал отчетливо, хотя одновременно запоминал каждую щербинку на асфальте. Пистолет он тащил с собой. Его немного угнетало, что слишком надолго замолчал снайпер. И тут за спиной полыхнуло и грохнуло. Жаркой волной Алешу, как пушинку, перекувырнуло в кювет, но хотя полет его был стремителен, Калачу хватило времени, чтобы поймать его в придел.

– За родного папаню, гад! – крикнул Калач и недрогнувшей рукой послал пулю, вонзившуюся Алеше в бедро. Больше верный мститель сделать ничего не успел. Он не услышал, как сзади подкрался один из Алешиных телохранителей, подоспевших на звуки боя, и опустил ему на затылок свинцовую печать.

В кювете Алеше было удобно. Он лежал на спине и пристроил пистолет так, чтобы никто не застал его врасплох. Солнечные лучи не мешали обзору. Железные качели перестали раскачиваться, и боли не было. Свет уходил из глаз постепенно. Он не умирал, а засыпал, как засыпают после тяжелой работы, и надеялся, что скоро встанет и пойдет домой, где Настенька окажет ему первую помощь, где…

* * *

Белая палата, крашеная дверь, новейшая электронная аппаратура, бессменная капельница. Четвертые сутки безвременья. Позади три обширных операции. Видимых признаков жизни нет, но перфолента старательно фиксирует вялые толчки сердца. Живой, и слава Богу!

Полный сил и радостных устремлений, Алеша догнал Елизара Суреновича в скалистом ущелье, где мохнатые звери неведомой породы ожесточенно клацали стальными зубами. Елизар Суренович сидел в окружении одалисок и гурий на сыром прогнившем пне. Вид у него был самодовольный, торжественный и, как обычно, немного лукавый. Он был рад, что Алеша к нему присоединился.

– Соскучился? – спросил. – Хоть догадываешься, где мы?

Алеша присел поодаль на такой же пенек, отмахнулся от назойливой одалиски, которая сразу приникла к нему жирным бедром.

– Неужели нельзя обойтись без театра? – упрекнул Алеша. – Какие-то звери, какие-то голые бабы… Зачем все это?

– А ты знаешь, где мы? – насмешливо повторил Благовестов.

– Я и раньше этого не знал.

Елизар Суренович гаденько хихикнул:

– То-то и оно! Живете, как кроты, помираете, как воши. Я тебя звал, почему не откликнулся?

Не хотел Алеша встревать в пустой спор, тем более что один из мохнатиков подкрался-таки к нему и цапнул за больной бок. Алеша с размаху опустил кулак на звериную башку, а получилось, что почесал за ухом.

Зверь замурлыкал и обернулся тем же самым Елизаром Суреновичем. Но уже они были не в ущелье с нависшими скалами, а вольно неслись в щемящем, снеговом просторе. Наконец-то Алеша обрел заново дар полета, утраченный в детстве.

– Видишь! – кричал Елизар. – Теперь-то ты видишь?!

– Вижу, вижу, – ответил Алеша, хотя ничего не видел, зато остро чувствовал, как все клеточки тела поглощаются сладостным невероятным кружением. Внизу, и вверху, и везде клубилась бездна без всяких очертаний.

Смутно проглядывали, просвечивали в необозримом далеке голубоватые вены оставленной навеки земли. "Вот оно, – с сердечным восторженным замиранием думал Алеша. – Значит, есть это нечто. Значит, Настя права и смерть на самом деле всего лишь парение". Потом он хряснулся обо что-то затылком, и оказалось, что лежит на дне моря, и удивился, что водой тоже можно дышать. По каменистому дну к нему подступал гигантский краб с выпученными глазами и со множеством клешней. Конечно, Алеша сразу узнал краба, но Елизар Суренович делал вид, что это не он, а кто-то другой, отдаленно на него похожий.

– Все дуришь? – усмехнулся Алеша. – Сними маску-то, рога торчат.

– Жрать охота, – прошамкал краб густым Елизаровым басом. – Дай-кось ручонку откушу, хоть разок насытюсь.

– На! – сказал Алеша. Краб поудобнее захватил его кисть клешнями и начал перемалывать, урча и рыгая.

– Не подавишься? – озаботился Алеша, которому было жалко голодного, несчастного старикашку, выжившего из ума.

– Не боись, сударик – успокоил Благовестов. – Человечий жирок самый пользительный.

– Да на здоровье, только не спеши.

Поедаемый крабом, он всплыл на поверхность. Все та же бездна струилась вокруг, куда ни кинь взгляд.

.Плыть было некуда, да и нечем было плыть. Все его туловище уже заглотал краб в безразмерную пасть. Кое-как еще удерживал Алеша голову на весу, но сопротивляться не хотелось тугому, приятному пищеварению, которое и в нем самом отзывалось успокоительной истомой.

– Вот я тебя и скушал, – удовлетворенно рыгнув, заметил Благовестов.

– Скушал, и хорошо. А я все же подумываю вернуться.

– Ку-уда? – удивился Благовестов, – Зачем? Разве здесь нам плохо?