Московский душегуб

Настоящий мужской поступок.

– Хорошо, пойдем в театр. Но завтра. А сегодня ко мне. О'кей?

Кира прогнулась, проведя ладонями по пухлым бокам, обтянутым полупрозрачным нейлоном, и у Ники сдавило в паху.

– Нет, милый, так не выйдет. Ты торгуешься, мне за тебя стыдно.

– Ну и спи со своим Иофой, – цинично вспылил Ника. – Только следи, чтобы он не окочурился.

Кире его слова не понравились.

– У тебя даже к старости нет уважения. Ты пропащий человек, Поливодов. Как хорошо, что я в тебя не влюбилась в прошлом году.

Из редакции Ника Поливодов завернул к матери на другой конец города и у нее поужинал. Мать уговаривала его остаться ночевать, и это было разумно, да и навещал он ее за последний год считанные разы, больше поддерживал морально по телефону, но какое-то смутное чувство погнало его домой. Уже в метро, прикемарив от сытной, жирной материнской еды, он понял, что так сильно задело его в "беседе" с криминальным магнатом.

За свою долгую журналистскую жизнь он встречался со многими начальниками высокого ранга, были среди них и умницы, и совершенные дикари, но впервые с ним обращались так, будто вообще не предполагали в нем человеческого сознания. Куда там упитанным боровам брежневской эпохи или вертким, говорливым, мечтательным демократическим сановникам. И те и другие все же проявляли при любом раскладе хотя бы минимум служебной и просто человеческой корректности. Теперь он столкнулся с чудовищной, прямой волей, с неким големом, для которого не представлял вовсе никакого интереса даже в качестве собеседника. Сакральная пасть прикусила его на зубок, поленилась проглотить и выплюнула полуизжеванного. Вот, значит, кто пожинал плоды радостной, оптимистической, прогрессивной рыночной утопии. Питекантроп, маргинал, голем. Вот, значит, кто одержал победу в неслыханной народоистребительной битве, которая тянется на Руси с одна тысяча девятьсот семнадцатого года. Уж не мечтать о подвигах, о славе, все миновалось, молодость прошла…

Едва Ника притворил за собой дверь собственной квартиры, как навстречу ему в коридор вышел невысокий, сухощавый, в элегантном вечернем костюме господин лет пятидесяти. В его облике не было ничего угрожающего, хотя само появление было как-то нелепо.

– Добрый вечер, – поздоровался гость с приятной улыбкой. – Извините, что без спроса, но сейчас мы вам все объясним.

– Кто вы? – спросил Ника. – Как сюда попали?

– Да вы проходите, что ж нам топтаться в коридоре.

В комнате находился еще один человек, тоже интеллигенткой наружности и тоже в вечернем костюме. Он сидел за Никиным рабочим столом и с сосредоточенным видом просматривал Никины бумаги. В знак приветствия важно склонил седовласую голову и так же, как его товарищ, любезно извинился за неожиданное вторжение.

Как обычно, предвкушение опасности оказалось страшнее самой опасности, и Ника даже почувствовал облегчение оттого, что дневные смутные тревоги наконец-то реально разрешились. В эту минуту его, как ни странно, более всего волновал чисто детективный вопрос: дверь была заперта, ключей он никому не давал, а визитеры – вот они. Он уселся в свое любимое "кресло отдохновения" и мрачно воззрился на пришельцев.

– Не потрудитесь ли все же объяснить?

Мужчина за столом продолжал деловито перелистывать бумаги, а его коллега присел на стул напротив Ники и, потерев ладошки, словно с мороза, благосклонно улыбнулся хозяину:

– Как вы, наверное, поняли, мы пришли по поручению Елизара Суреновича.

– И что вам нужно?

Мужчина хохотнул, оскалив редкие желтоватые зубы.

– Видите ли, шеф обеспокоен вашим неожиданным интересом к его делам. Он подозревает, что тут замешаны конкуренты. Вы же понимаете, время для бизнеса неустойчивое, борьба кланов, каждая пешка так и норовит пролезть в дамки. Приходится быть постоянно настороже. Кое-какие занимательные документы мы обнаружили, но, вероятно, не все. Для экономии времени, не будете ли вы столь любезны, дорогой Ника, предоставить остальные материалы?

– Не называйте меня, пожалуйста, Никой, меня зовут Николай Степанович.

Гость пообещал:

– Да-да, разумеется, – и добавил, что его в таком случае зовут Степан Николаевич.

– Все, что вы несете, – сказал Ника, – это какой-то собачий бред. Не лучше ли вам убраться отсюда подобру-поздорову? Или мне вызвать милицию?

Степан Николаевич огорченно покачал головой:

– Вот и Елизару Суреновичу вы показались чересчур возбужденным, агрессивным. Нет, дорогой Ника, насчет милиции не затрудняйтесь. Если понадобится, мы ее сами вызовем. А уж матерьяльчики, будьте добры, отдайте. Вам же самому меньше хлопот.

– Какие, к черту, матерьяльчики?! – завопил Поливодов, но голоса у него хватило лишь на подобие петушиного кукарекания. Первобытный, вязкий страх плотно охватил сознание. Обыденность происходящего напоминала какой-то отвратительный сюрреализм.

– Какие матерьяльчики?! Я хотел взять интервью, обыкновенное интервью, разве непонятно?

– Пусть не орет, – нехорошо скривился мужчина за столом, – мешает сосредоточиться.