Московский душегуб

– Маша в курсе?

– Ты что, парень? Это ей сюрприз. Она-то думает, я совсем дикий с гор спустился.

– Если сегодня тебе не даст, значит, я вообще в женщинах не разбираюсь, как гинеколог.

– Что ж, поглядим…

В семь вечера Елизар Суренович выходил из дому, садился в машину и в сопровождении охраны (обычно две "вольво", набитые головорезами) выезжал на природу, где его прогуливали, как домашнюю собачонку. Но места, куда его вывозили, часто менялись и зависели, вероятно, от настроения владыки, поэтому Башлыков отбросил заманчивый план засады в какой-нибудь дубовой рощице. Вдобавок этот план предполагал много шума, грохота и пальбы, чего Башлыков не любил. Он предпочитал ювелирную работу с одним-единственным трупом фигуранта. Вариант со снайпером, казалось бы, вполне реальный, он тоже по зрелом размышлении оставил как запасной. Дом Благовестова снаружи был оборудован суперсовременной искусной светомаскировкой, и не меньше десяти профессионалов бдительно контролировали все мало-мальски пригодные для снайперского "гнезда" точки в окрестностях, включая канализационные люки. После чудесного спасения на загородном шоссе Благовестов начал новую полнокровную жизнь и не собирался с ней расставаться из-за чьей-нибудь глупой неосмотрительности.

В таких обстоятельствах затея Фомкина, при всей ее наивности и вопиющем налете любительства, как ни странно, казалась перспективной и могла сработать.

В сыскном ремесле, как в разбойничьем, успех иногда достигается не точностью предварительных расчетов, а дерзостью и ситуационной смекалкой; и тут на Фомкина, конечно, можно было положиться.

В начале восьмого он приблизился к гнездовью владыки – пятиэтажному дому сталинской постройки, массивному, как фоб Святогора, с выступающим над подъездом каменным дворцовым козырьком. Вид у Фомкина был невинный, походка пижонская. Сторожа Благовестова "повели" его в переулке, и около подъезда его остановили двое мужчин непримечательной наружности, от которых за версту разило родной ментовкой.

– Не спеши, паренек, – сказал дружелюбно один из оперов. – Скажи-ка лучше, куда направляешься.

Фомкин не выказал ни раздражения, ни испуга:

– А то вы не знаете?

– Мы, может, знаем, но ты проясни.

Второй опер заступил ему за спину и сноровисто прогладил пальцами по всему туловищу. Фомкин хихикнул:

– К Петруше я, к Долматову. Земляк мой. Он сам пригласил.

– Цветы тоже Петруше?

Фомкин любовно огладил букет алых роз, упакованный в целлофан.

– Хороший горский обычай – цветы, женщина, шашлык.

– На горца ты похож, как моя бабка на футболиста, – улыбнулся первый опер, и на его лице Фомкин прочитал заветное желание для первого знакомства отвернуть непрошеному гостю башку. Это был очень ответственный момент. Если он вызовет у бугаев хоть малейшее подозрение, они обязательно доложат Елизару, когда тот вернется. Впрочем, они и так это сделают.

Важно, с какой подачи. Фомкин использовал домашнюю заготовку.

– Не мудрите, хлопцы. Хозяин не одобрит. Вы что думаете, Петруша меня без его ведома позвал?

– Мы вообще не думаем, мы ноги ломаем, – сказал тот, который был сзади.

– Да ладно, – возразил напарник – пусть шагает.

Это Митькина забота. Он разрешил.

Митька встретил его возле роскошного лифта с инкрустированной под серебро дверью. Это был солидный, крепкий мужчина, на голову выше Фомкина, и пиджак у него красноречиво топорщился на боку. С самого начала вся эта операция, разработанная лично Фомкиным, была классическим блефом, рассчитанным на придурков, поэтому он особенно ею гордился. Он убедил Башлыкова, что именно невероятная простота и наглость дают ему верный шанс. Изюминка заключалась в том, чтобы каждый шаг был дурнее предыдущего.

Башлыков согласился с тяжелым сердцем, буркнув себе под нос: "Черт его знает, вид у тебя действительно идиотский, может, купятся", – "Если не купятся, – смеялся Фомкин, – поколотят да выкинут. Зачем я им нужен?

Петрухин кореш, какие с меня взятки?"

Митька оглядел его презрительно:

– Ишь, какой петушок! Вправду, что ли, гинеколог?

– Диплом показать?

– Ты вот что, сявка, учти. Барин осерчает, я-то отопрусь. Отвечать вы будете. Гони двести баксов!

Фомкин аж позеленел:

– Ты что, Митяй, охренел?! С меня-то за что? Это мне Петруха должен за консультацию.

– Кто из вас кому должен, сами разберетесь. Гони бабки. Или уматывай!

Первое неожиданное препятствие Фомкин преодолел с честью. Порылся в кармашке куртки (заначка!) и достал две сложенные конвертиком пятидесятитысячные ассигнации.

– Вот все, что имею. На старость копил.

Деньги охранник принял с какой-то детской стыдливостью, развернул, разгладил на ладони и вдруг так рассвирепел, что Фомкина бычьим взглядом отбросило к стене.

– Ты что же, погань, милостыню подаешь?!

– Никак нет! – взмолился Фомкин. – Остальные у Петрухи займу. Отдам, когда уйду. Честное слово!

Митька уселся с ним в лифт и доставил на четвертый этаж. Но все никак не мог успокоиться.

– Нельзя с вами по-хорошему, с поганками, – бормотал ожесточенно. – Делаешь одолжение, рискуешь карьерой, вы там бабу будете накачивать, и все, выходит, на халяву. Ну жлобы! Ну сволота!