Московский инквизитор

Крячко четко развернулся и ушел, а Гуров стал изучать материалы дальше. Он читал и не верил ни слову из того, как мальчишки объясняли, где они были все это время. По их версии, они болтались по Подмосковью, ночевали в заброшенных домах по деревням, воровали оставшиеся на дачах овощи и фрукты, и все в этом духе. О том доме в Сабуровке там не было ни слова, а поскольку никто о нем ничего не знал, то их об этом и не спрашивали. А вот если бы знали и спросили, то мальчишки, глядишь, и раскололись бы, потому что младшему из них было всего восемь лет, а старшему — четырнадцать. Правда, все разговоры велись в присутствии Зотова, так что нажать на мальчишек при любом раскладе не было никакой возможности. Потом Гуров уже с позиции новых знаний пересмотрел разыскные дела, по которым другие дети после отсутствия от нескольких дней до месяца вернулись домой, и нашел в объяснениях то же вранье. Оставалось только ждать результатов работы участковых, которые должны были найти тех выросших детей, кто находился в пределах досягаемости.

Стас же проторенной дорогой шел в детдом к кастелянше — вся ее жизнь прошла в этих стенах, она тут каждого ребенка не только по имени, фамилии и прозвищу помнит, но и кто чем отличался. Но та при виде него перепугалась и зашептала:

— Нельзя мне с тобой разговаривать. Как Зойка узнала, что я тут с тобой откровенничала, так меня костерила, что вспомнить стыдно. И строго-настрого запретила сор из избы выносить!

— Как бы я ее саму отсюда не вынес, — буркнул Крячко, еще не отошедший после скандала с Гуровым. — Да мне много и не надо. Вы вот список посмотрите — это те восемь, что тогда сбежали. Они уже давно здесь не живут, так что никакого секрета в этом нет. Расскажите мне, кто и что собой представлял.

— Ох, выгонит она меня, куда я на старости лет пойду? Я же тут и живу при детдоме, а пенсия-то у меня с гулькин нос! — сопротивлялась кастелянша.

— А вы мне все быстренько расскажите, вот никто ничего и не узнает, — уговаривал ее Стас.

— Ну, смотри! А бумажка твоя мне не нужна, и так все помню. Заводилой у них был Димка Ломакин, настоящий бандит, прости господи! Ничьей власти над собой не признавал! И учился кое-как, а уж хулиганил! Палыч с ним как рыба об лед бился, а все без толку. Димка его за глаза «сапогом» и «костяной ногой» крыл! А остальные-то семеро — мелюзга, что Димке в рот смотрела, он для них героем был. Он же, как отсюда в город сбежит, так обязательно что-нибудь там стырит. Вот и приносил им то конфет, то семечек, то еще чего. А сам возвращался, бывало, что и пьяный, а уж курил, никого не стесняясь.

— То есть на побег их подбил именно Ломакин? — уточнил Крячко.

— И не сомневайся! Мелюзга за ним в огонь и в воду готова была. Одно меня смущает, и тогда покоя не давало: а чего они по осени в бега подались? Если бы в мае, когда все лето впереди и гуляй — не хочу! Под каждым кустом переночевать можно, а уж с дач чего наворовать — и того легче. Ладно, Димка один бы сбежал — этот нигде не пропадет, но чтобы мелюзгу за собой тащить? Младшему-то, Игоречку, его здесь еще все Малышом звали, потому что фамилия Малышев, тогда только-только восемь лет исполнилось. Да он действительно малыш был, маленький да худенький. Нет, не понимаю!

— Зато, кажется, я понимаю, — процедил сквозь зубы Стас. — Как вашу директрису зовут?

— Зоя Леонтьевна. Ох, поостерегся бы ты ее! С виду-то она как мед, а в душе — змея подколодная! Палыч, тот прямой был, что думал, то и говорил, а эта все исподтишка норовит! Когда бывший-то наш, что до Палыча был, ушел, ее исполнять обязанности поставили, ох, тут она себя и показала! Да рано обрадовалась! Палыча совсем со стороны назначили, потому что, мол, мужская рука в детдоме нужна. Как уж она перед ним лисой стелилась, а за спиной только что ядом не плевалась. А вот как ушел, тут ее и назначили.

— Его из-за того побега заставили заявление написать? — уточнил Крячко.

— Бог с тобой! — замахала она руками. — Как мальчишки сбежали, Палыч тут же в милицию заявление отнес. Потом комиссия из РОНО приезжала, и учителя ей все, как есть, про Ломакина рассказали, так что Палыча никто ни в чем не винил и уйти не заставлял! Сам ушел.

— Ладно, пойду я к Зое Леонтьевне вашей и узнаю, где мне теперь этих восьмерых искать, — сказал Крячко и собрался уже было поблагодарить кастеляншу за помощь и распрощаться, как вдруг услышал:

— А ей-то откуда знать? Она же, как директоршей стала, тут же всех восьмерых куда-то отправила. Сказала еще: чтобы впредь другим наука была, как сбегать, не нравилось им здесь жить, так пусть теперь на новом месте попробуют так же хорошо устроиться. А личные дела в таких случаях вместе с детьми отправляют.

— Но ведь все равно в ваших бумагах должны быть какие-то сведения о том, куда их отправили, — настаивал Стас.

— Так она в январе царствовать начала, а по весне у нас трубу в подвале прорвало, где весь архив лежал, и залило все, только и оставалось, что скопом выкинуть, — объяснила кастелянша.