Московский клуб

Мысли мелькали в его мозгу, страшные, ужасные мысли.

Кто еще знает об этом завещании Ленина, которое, пока еще непонятно как, связано с операцией «К-3»?

«Я знаю, — сам себе ответил Стоун. — Я и мой отец».

Этот вывод потряс его.

«Теперь они захотят убить меня. Это ясно. И необходимо любым способом обеспечить безопасность отца».

Бостон

— Что это с тобой, Чарли?

Элфрид Стоун сидел на кровати. Он выглядел намного лучше, его уже отсоединили от кардиомонитора. Вчера Чарли как мог перевязал порезы на руках, замазал синяки на лице и сегодня предстал перед отцом. В «Парнас» он так и не заходил и даже не звонил.

— Да ерунда, дурацкое происшествие.

— Но ты не в горах своих покалечился?

— Именно в горах.

— В Нью-Гэмпшире?

— Ага.

В палату, не обратив ни малейшего внимания на разговор, ввалилась громадная медсестра-англичанка, с которой Чарли разговаривал в прошлый раз.

— Я только померяю вам давление, — сказала она. — Доброе утро, мистер Стоун.

— Здравствуйте. Очень рад вас видеть, — неискренне произнес Чарли.

Минуту спустя она закончила работу и, не сказав больше ни слова, удалилась.

— Ты знаешь, что Рок Хадсон гомосексуалист? — спросил отец. Старый тик опять донимал его, левое веко дергалось. Он явно сильно нервничал.

— Конечно. А откуда ты-то почерпнул эту потрясающую старую информацию? — Что у него на уме? Знает ли он, что случилось? Слышал ли он о Соле Энсбэче?

— Из журнала «Пипл». А я этого не знал, — старик слабо улыбнулся. Теперь Чарли точно знал, что отец чем-то сильно обеспокоен. — Ну, ладно. Знаешь, кажется, они собираются меня завтра выписать.

— А ты действительно уже выздоровел?

— Они считают, что да. Я немного слабоват, но мне на самом деле уже намного лучше. А ты правда ходил вчера в горы?

— Да нет, нет, успокойся, это не в горах, — уверенно ответил Чарли. И он не врал.

— Слушай, ты не против провести одну скучнейшую ночь у меня? Ну, знаешь, на случай, если мне что-нибудь понадобится, — сказал отец. Но он произнес это как-то слишком небрежно, неестественно небрежно. Что же ему известно?

— Я был бы даже рад.

Чарли вдруг вспомнил скругленные углы старого холодильника, до сих пор стоящего на кухне у отца. Внезапно в памяти всплыл смутный эпизод из детства.

…Я ребенок. Мне четыре года. Или пять? Я обычный мальчишка, который всюду сует свой нос. Я карабкаюсь вверх по пыльным трубам в углу кухни. Мама уже не убирает квартиру так чисто, как раньше. Теперь она только и делает, что сидит в своей комнате и щелкает на машинке. Позже, когда я подрос, мама объяснила, что она тогда печатала письма разным конгрессменам, в общественные организации и редакции газет. Она старалась доказать всем невиновность отца.

Карабкаясь по трубам выше и выше, я долезаю до трубы с горячей водой и хватаюсь за нее. Она горячая, ужасно горячая. Я визжу от боли: ладонь сильно обожжена. Мама с криком бросается ко мне. За ухом у нее ножик для соскабливания текста. Она, плача и ругаясь сразу, поднимает меня с полу, приносит аптечку и перевязывает обожженную руку.

Затем приходит отец. Он видит повязку и взрывается подобно долго не действовавшему вулкану. Испуганный, я убегаю, прячусь в небольшом закутке под лестницей и прислушиваюсь. Отец, вне себя от ярости, кричит, прижав маму к холодильнику: «Какая же ты после этого мать?! Ведь ты же его мать! Другой матери у него нет!»

И мама, которая лучше меня знает, почему он так взбешен, плача, отвечает: «Я не просила тебя садиться в тюрьму! Я не заставляла тебя садиться в тюрьму! Почему ты сердишься на меня? Сердись на того, кто в этом виноват!»

Сердись на того, кто в этом виноват…

Он никогда не сердился на Уинтропа Лемана.

Почему?

Элфрид Стоун тер стекла очков углом простыни. Он смотрел на сына так проницательно и настороженно, что, казалось, он может просветить Чарли рентгеновскими лучами и узнать самые сокровенные его мысли.

— Спасибо, Чарли, — рассеянно сказал он. — А сколько сейчас времени? О, да ведь сейчас начнется моя передача.

— Твоя передача?

— Да, телевизионное шоу, — объяснил Элфрид. Он нажал кнопку дистанционки, лежавшей на тумбочке. Казалось, ему эта игрушка доставляла огромное удовольствие. — Боже мой, я уже начал смотреть передачи для домохозяек…

Гранитные буквы на фронтоне Бостонской публичной библиотеки составляли лозунг длиной с целый городской квартал. «Для повышения благосостояния образованные люди нужны не меньше, чем свобода и сохранение порядка», — кричала выходящая на площадь Копли надпись.

«Видимо, Сол Энсбэч был слишком образованным человеком», — мрачно подумал Стоун, проходя в зал периодических изданий. Там он отыскал подшивку газеты «Бостон Глоуб» за два последних месяца и начал внимательно просматривать некрологи.

В нескольких шагах от него устроился какой-то вонючий бродяга. Стоун начал быстрее листать страницы.