Московский Ришелье. Федор Никитич

   — Помню. Приставы обоих увели. Того, кто схватил пана за руку, тоже посчитали заводчиком.

   — Вот оно как, значит, решили.

   — Тебя-то как зовут?

   — Федот.

   — Чем тебя пожаловать, Федот, за твоё добро ко мне?

   — А ничем. Хочу попросить тебя за людишек беглых, за бессчастных. На них напраслину возводят. За воровство. И будто зло умышляли и бунтовали. Бояре присудили их в тюрьму: мол, достойны смертной казни. Так ты, государь-батюшка, их зло на милость положи.

Монах помолчал и добавил:

   — Может, они и виновны, а ты их прости.

   — А ежели они станут снова зло умышлять?

   — Ежели что, так можно и высечь за грехи, а мы будем тебе служить радостной душой и радетельным сердцем.

Монах снова упал на колени и поцеловал край рясы патриарха.

Филарет велел подать бумагу об этих людях и обещал исполнить просьбу Федота.

Проходят недаром такие минуты!

Но, увы, жизнь суровее наших сердец, и добрые благостные минуты в жизни Филарета случались всё реже и реже.

ГЛАВА 65

«ДВУГЛАВОЕ» ПРАВЛЕНИЕ И ДЕЛА ВНЕШНИЕ

Эмблема двуглавного орла, утвердившаяся за русским троном при Иване III, получила особый смысл в царствование Михаила Романова. «Двуглавым» было само правление. Позже говорили о двоевластии, но это было лучше, чем обременительное многовластие при старице Марфе и её родственниках. Ныне же Марфа до времени затаилась и лишь иногда не могла сдержать злой досады, слыша, как Филарета величали государем.

Подданные же царя скоро привыкли к двоевластию и считали его делом обычным. Все дела докладывались одновременно царю и патриарху. Послов иностранных тоже принимали оба в одно время, и дары им приносили двойные. Под грамотами ставились две подписи. Отец и сын и разлучались редко, только в тех случаях, когда один ездил на богомолье, а другой оставался в Москве.

Но это двоевластие не было формальным. Отца и сына связывала самая нежная дружба и деликатность. Через некоторое время после поставления в патриархи Филарет писал сыну-царю, отъехавшему на богомолье: «О крымском, государь, деле как вы, великий государь, укажете? А мне, государь, кажется, чтоб крымским послам и гонцам сказать, что вы, великий государь, с братом своим, государем их с царём, в дружбе и братстве стоишь крепко, посланника с поминками и с запросом посылаешь и их всех отпускаешь вскоре».

Эта нежность и приязнь сохранятся между ними до последних дней их совместного правления. Позже царь Михаил писал отцу: «Написано, государь, в твоей государевой грамоте, что хотел ты, великий государь, отец наш и богомолец, быть в Москву в Троицын день; но в Троицын день тебе быть в Москву не годится, потому что день торжественный, великий, а тебе, государю, служить невозможно, в дороге порастрясло в возке, а не служить от людей будет осудно. Так тебе бы, великому государю, в пятидесятный день отслушать литургию в Тайнинском и ночевать там же, а на другой день, в понедельник, быть к нам в Москву с утра; и в том твоя, великого государя-отца и нашего богомольца, воля, как ты, государь, изволишь, так и добро. Молимся всемогущему Богу, да сподобит тебя, великого государя, достигнуть к царствующему нашему граду Москве на свой святительский престол поздорову, а нас да сподобит с веселием зреть святолепное и равноангельное твоё лицо, святительства твоего главу и руку целовать, стопам твоим поклониться и челом ударить».

Совместное правление царя Михаила и патриарха Филарета было подсказано не одним лишь властолюбием Филарета, а государственной целесообразностью. Время было тяжёлое. Владислав не отказался от своих прав на московский престол, а польское правительство не признавало Михаила царём. Поляки продолжали язвить москвитян за то, что они нарушили крестное целование. Между тем русские дипломаты справедливо требовали, чтобы польские державники называли в своих грамотах царя Михаила Фёдоровича великим государем. Однако поляки не только отказывались величать русского царя, но и говорили о нём непригожие речи, порочили его избрание.

Началась перепалка, которая перешла впоследствии в настоящую войну между царскими воеводами и боярами и королевскими властями. Суть этих споров была в том, что титул великого государя всея Руси поляки присваивали Владиславу, сыну Сигизмунда.

В 1619 году бояре отправили к панам радным посланника Киреевского с грамотой, в которой корили поляков за то, что те не отпустили на родину князя Ивана Шуйского, брата покойного царя Василия, и его товарищей, нарушив тем самым посольский договор. Между тем князь Иван находился в бедственном положении. Его заставляли служить сторожем у гайдуков, и князь Юрий Трубецкой тоже немало натерпелся страхов от поляков. И хотя поляки обещали удовлетворить челобитье бояр, но Михаила Фёдоровича продолжали называть уничижительным полуименем, подвергая сомнению законность его избрания.