«Моссад» - первые полвека

Но все это были только возможности и по большому счету не такие уж уникальные — наверняка не меньше сотни человек из политического и военного руководства располагала подобной информацией и ещё большее число могло, при желании, её заполучить. Преступление — не владение информацией, а её специфическое использование. Решающие, с точки зрения Харела, доказательства шпионажа Беера удалось получить позже, в марте 1961 г. В Тель-Авиве бригада наружки «Шин Бет», которая «вела» спецагента КГБ Виктора Соколова, работавшего в Израиле под дипломатическим прикрытием, зафиксировала, как некий неизвестный человек передал ему папку с документами. Бригада «Шин Бет» взяла контактера под наблюдение, и скоро наружка пришла прямо к дому Эзры Беера.

Через несколько часов, которые потребовались на доклады на все более высокие уровни и получение санкции, друг премьера был арестован. В обвинительном заключении указывалось, что в папке, которую он передал Соколову, находились выдержки из дневника Бен-Гуриона (при тщательным обыске, проведенном в доме Беера, несколько страниц из дневника премьера и ещё один материал, полученный Беером накануне — секретный доклад о работе государственной военной корпорации, — оказались лежащими в небольшой папочке в чемоданчике, похожем на тот, который видели филеры во время встречи с Соколовым). Была выдвинута версия, что Соколов успел их перефотографировать, вернул оригиналы Бееру, а снимки этих страниц, если не всего дневника «Старика», хранятся в секретных архивах на Лубянке.

По мнению Харела, Беер с самого начала был направлен в Израиль советскими спецслужбами, некоторое время не осуществлял никаких разведывательных действий, внедряясь в общество, участвуя в войнах и «на гражданке» работая как весьма одаренный журналист, и начал активно действовать как агент только в 1956 году, после получения условного сигнала от корреспондента ТАСС в Тель-Авиве. Русские, как было отмечено обвинением, платили Эзре Бееру наличными, которые он тут же тратил в барах, ресторанах и на женщин.

Реальных доказательств и сведений, которые удалось получить от Беера в ходе нескольких недель изматывающих допросов (методы физического воздействия не применялись — против евреев в Израиле они используются, так сказать, вообще редко, а тут речь шла о человеке из верхушки общества), было немного, но контрразведчики Харела сочли, что их достаточно для суда. В качестве одного из косвенных доказательств фигурировало то, что Соколов, не зная об аресте источника, в явочный день пришел в «вычисленное» по отчетам наружки место встречи, а ещё через три дня, видимо получив информацию об аресте Беера, улетел в Москву.

Надо ли говорить, что арест и осуждение такой действительно заметной фигуры, как Беер, причем человека, у которого было достаточно много друзей и не слишком много — завистников, вызвали немалое, как это говорится, смущение в умах. С самого начала и по сегодняшний день существуют публикации и люди, отрицающие виновность Беера или излагающие версии, далекие от признаных судом. Очень много пищи для кривотолков дал и сам процесс. Говорили, что во время него Эзра Беер находился под воздействием каких-то спецсредств и только постепенно преодолел их действие — или последствия того, что пришлось перенести на следствии; выдвигались предположения о тайной сделке, которая была заключена им с Харелом; не раз приводили аналогии с самообвинениями видных политиков и военачальников, которые они совершали в злопамятных московских процессах 30-х годов, поддаваясь на обман следователей.