'Моссад' - Первые полвека

Все это определяет комплекс задач, решаемых при вербовке. Ее осуществляют и профессиональные вербовщики, и немалое число израильтян, делающих это в порядке совместительства со своей основной, часто весьма далекой от разведки, работой. Объемы этой деятельности все возрастают, а сложности задач - не уменьшаются; первое и очень удачное решение по расширению кадрового массива было предпринято именно по инициативе Харела. Речь идет о привлечении Израильских "правых" к агентурной и разведывательной работе. В 1955 году Харел убедил Бен-Гуриона в целесообразности привлечения на работу в разведку наиболее способных членов бывшей подпольной организации "Лехи", известной ещё как "банда "Штерн"". Несмотря на свою неприязнь к ним, Бен-Гурион согласился.

В обстановке политической напряженности и подозрительности, которая в тот период существовала в Израиле, это был беспрецедентно смелый шаг. До того времени члены этой правой террористической группировки не принимались на правительственную службу как лица, представляющие угрозу безопасности. Харел долго присматривался к ним и пришел к выводу, что они21 уже не представляли реальной угрозы внутри государства и поэтому их конспиративный опыт может быть использован. В числе таких новобранцев, пришедших в "Шин Бет" и "Моссад" из рядов "Лехи", был один из бывших её руководителей Ицхак Ереницки22. Ехошуа Коэн, принимавший участие в убийстве в 1948 году посредника ООН, шведского графа Фолька Бернадотта, стал начальником личной охраны Бен-Гуриона. Некоторые члены "Лехи" вошли в состав других разведслужб Израиля. Яааков Элиав был направлен в Испанию. Шаалтиель Бен-Яир, которого ещё четыре года назад подозревали в том, что он пытался подложить бомбу одному из министров, отправился в Египет и стал одним из самых удачливых разведчиков Израиля. Давид Шомрон был направлен в парижскую резидентуру "Моссада", а Элияху Бен-Элиссар работал в Европе с агентурой в арабских странах.

Эти правые экстремисты были вечно благодарны Харелу за то, что он помог им выйти из карантина и дал возможность доказать свою полезность для Израиля. Что же касается лично Ицхака Шамира, то ему очень трудно давался переход от подпольной работы, которой он занимался ещё до создания израильского государства, к мирной жизни. Еще в то время, когда он возглавлял "банду "Штерна"", которая вела борьбу с англичанами и арабами, а также в период своих продолжительных командировок по линии "Моссада" в Европе, 23 Шамир привык относиться ко всему с подозрением, вести аскетический образ жизни и работать с большим напряжением. "Шамир был интровертом, исключительно преданным своему делу и очень трудолюбивым", вспоминал один из его коллег в "Моссаде". На него всегда можно было положиться, хотя, по словам некоторых его сослуживцев, "он никогда не выдвигал особо блестящих идей". Но служением своему делу и своей стране он занимался с полной самоотдачей; характерно, что его дочь Гилада тоже работала в разведке, а сын Яир стал военным летчиком, завершил карьеру в звании полковника ВВС. Во время преобразований, произошедших после смены руководства и прихода в "Моссад" Меира Амита, Ицхак Шамир, возглавлявший европейский отдел "Моссада", подал в отставку и открыл собственное дело, но его фабрика прогорела. Ему не оставалось ничего, как в довольно почтенном возрасте (52 года) пойти в политику. Этот человек, всегда привыкший держаться в тени, стал публичным деятелем, - но даже став премьер-министром, Шамир всегда с теплотой вспоминал напряженную и полную драматизма работу в разведке.

"Мои дни в "Моссаде" были счастливейшим периодом жизни. Никакая политика и даже пост премьера не могут с этим сравниться", - вспоминал Шамир.

К 2000 году от Р. Х. произошла маленькая сенсация - впервые в израильских СМИ стали появляться приглашения молодым людям попробовать свои силы в разведке. Изменения кадровой политики спецслужб это не означает, но свидетельствует об исчерпании возможностей прежнего подхода, когда к кандидатам присматривались ещё задолго до первого вербовочного подхода.

Мотивация.

Есть ещё один очень важный и очень сложный момент, особенно актуальный в последние десятилетия, когда кризис идеологии, о котором прежде говорили лишь немногие проницательные социологи, очевидно совершился. Речь идет о мотивации.