Мост бриллиантовых грез

– Мы? – Эмма пожала плечами. – Ну, Фанни… Я вам уже говорила днем в бистро, скажу и сейчас. Мне все равно, с кем он, лишь бы ему было хорошо. Когда мы ехали в Париж, мы… знаете, мы не просто так ехали. У нас была цель, мечта, я была убеждена, что мы сумеем…

Она говорила прерывисто, и Фанни никак не могла понять: она просто волнуется или постоянно останавливает себя, чтобы не сказать чего-то такого, чего гостья ни в коем случае не должна услышать?

– Пока ничего не получается, – продолжала Эмма. – Я сбила его с толку, увезла из России, но я так и не смогла дать ему то, чего он хотел. И вот теперь он пытается что-то найти сам. Какое я имею право ему мешать? Если я не смогла дать ему ни денег, ни стабильного положения здесь…

– Я смогу! – порывисто выкрикнула Фанни. – Я смогу! Я не бог весть как богата, с Лораном мне, конечно, не сравниться, и у меня нет мешка с бриллиантами, но я…

– Что? – Голос Эммы стал ломким. – Что вы сказали? Мешка с бриллиантами? Это вы о чем? Откуда вы зна… я хочу сказать, почему речь зашла о бриллиантах? Вам что-нибудь говорил о них Роман?

– Роман? – удивилась Фанни. – О бриллиантах? Да нет, ни слова, никогда. А почему это вас задело?

– Да так просто, – пожала плечами Эмма. – Мы с Романом часто мечтали, что приедем в Париж, найдем случайно на улице мешок с бриллиантами и будем жить припеваючи. Ну, знаете, такие детские мечты… – Она слабо улыбнулась.

Фанни взглянула на нее с жалостью, второй раз за день убеждаясь, что у бедняжки совершенно цыплячьи мозги. Мечтать о том, чтобы найти на улице мешок с бриллиантами, и в расчете на него притащиться из России в Париж? Да это ведь смеху подобно! Какое счастье, что Роман уродился не в маман. Никаких дурацких бредней насчет бриллиантов Фанни от него, к счастью, не слышала. Нормальный, трезвомыслящий парень, хоть и с некоторыми закидонами, конечно… Однако вся надежда, что его трезвомыслие возьмет верх над этими глупостями мамочки.

– Извините, я перебила, – сказала Эмма. – Значит, вы говорили, что мешка с бриллиантами у вас нет, но…

– Но! – подхватила Фанни, которая свою речь практически весь день обдумывала и даже набросала на листочке, да забыла его на своем столике. Надо надеяться, никто из обслуги не сунется в ее бумаги и не прочтет этот безумный текст, не то решат, что у мадам очень далеко уехала крыша. – Но я живу безбедно, поверьте мне. «Le Volontaire» приносит стабильный доход, и у моего дела прекрасные перспективы. Однако, конечно, управлять таким бистро должен мужчина, причем молодой мужчина. Что бы там ни говорили об эмансипации, наша страна – это страна мужчин, – слабо улыбнулась она.

– Успокойтесь: весь наш мир – это мир мужчин, – усмехнулась Эмма. – Впрочем, погодите, я что-то не возьму в толк: если Роман вернется к вам, вы предложите ему стать управляющим вашей собственности?

– Нет, я предложу ему стать моим мужем, – проговорила Фанни. Ну надо же, ей удалось-таки выговорить это! А она боялась, что онемеет от страха. Теперь главное – не останавливаться. – Он получит в свое распоряжение «Le Volontaire», мои доходы, мой банковский счет (повторяю, я не миллионерша, но деньги у меня есть), мою квартиру, а через некоторое время – все то, что мне перейдет в наследство от одной престарелой родственницы («прости, моя милая тетушка Изабо, но сейчас я все ставлю на кон. Или все получу, или… или ничего не проиграю, кроме счастья»). Словом, я предлагаю Роману именно ту стабильность, которой он лишен.

– Миленькая моя, – прошептала, видимо, потрясенная Эмма, – вы хотите замуж за Романа? Но он ведь мальчишка! Он вам годится…

– Я знаю, – с душераздирающим выражением сказала Фанни…

Если бы у ее собеседницы была душа или, к примеру, сердце, она, возможно, пожалела бы эту несчастную пешку на шахматной доске своих фантазий. Но в том-то и беда, что душа ее была продана дьяволу, а сердце… сердца у нее, очень может быть, никогда и не было, а с левой стороны груди был укреплен отличный, сильный, здоровый мотор для перегонки крови. Недаром же она считала любовь всего лишь средством для укрепления сердечной мышцы. И беспрестанно тренировать эту самую сердечную мышцу, рискуя ее надорвать, Эмме нравилось больше всего на свете…