Мост через бездну. Вся история искусства в одной книге

Эпиграфом к «Менинам» могут быть слова Пушкина: «Я воды Леты пью, мне доктором запрещена унылость». Так писал Пушкин, связанный унизительной придворной службой, тонко унижаемой владыками, «невыездной». То же было и с Веласкесом: он дважды бывал в Италии под присмотром шпионов, с семьей, оставленной в залоге. Веласкес был удивительно, абсолютно свободен и в том, что писал, и в том, как писал (несмотря на заказы). Он единственный (кроме Гойи в XIX веке), кто написал обнаженную натуру, лучше которой в живописи нет. И тоже с зеркалом — вторым «я» натуры. Прекрасное гибкое молодое тело, созданное для танца, для гармонии художественного воплощения, сама Терпсихора. В зеркале отражение, ничуть не отвечающее волнующему чувственно-одухотворен-ному совершенству линий талии, бедра, целомудрию плеча, пучка волос и затылка. Из зеркала смотрит на нас краснолицая вульгарная прачка, крестьянка Дульсинея, не мечта гордого рыцаря, но вполне реальная трудовая девушка. Перед зеркалом наших очей — одно, в зеркале Амура — не иное, но противоположное.

Альбрехт Дюрер перед строгим вопрошением зеркала подвергает себя настоящему психоанализу. Во всех книгах, исследованиях, упоминаниях о Дюрере всегда возникает отдельной темой его мюнхенский автопортрет 1500 года. Действительно, это портрет совершенный по технике, теплый, золотисто-умбровый. Вспоминается анекдот, рассказанный Джорджо Вазари, о том, как Беллини просил Дюрера показать ему кисточку, которой Дюрер пишет волосы. Лицо анфас по канону «Спас Златые власы», с тремя прядями золотых волос на ясном высоком челе. Глаза цвета меда, одухотворенное лицо Мастера. Он — Мастер, творящий шедевр с отсветом Демиурга. Современников такой подход к себе бесил, но что с них взять? И сегодня все то же самое. Дело в Мастере. Дело все в том, что он-то знает, что сотворен «по образу Его и подобию». Знает, что соответствует замыслу Мастера-Творца о человеке. Вот беда — он слаб, нервичен, неуверен. Это голова в его автопортрете с тремя золотыми прядями, а он кутается в беличий халат, край которого теребит напряженными нервными пальцами. Так на этой картине выражена рассеченность души гения, все равно какого века.

Я здесь, в углу. Я там, распят.

Я пригвожден к стене — смотри!Горят глаза твои, горят,Как черных две зари!(А. Блок)

И у Веласкеса, и у Дюрера, и у Ван Гога, и у Леонардо да Винчи, и у Рембрандта в поэтических автопортретах взгляд-наблюдение со стороны имеет три различные точки: взгляд-наблюдение со стороны, не мной, зеркалом; Я — в оценке самого себя; Я — обращенный к оценке тех, кого Пушкин называл «эти, те, те, те и те, те, те».

О, какие же здесь сетиРок нам стелет в темноте:

Рифмы, деньги, дамы эти,Те, те, те и те, те, те.

Совсем иное самоизображение — автопортрет Сандро Боттичелли в картине «Поклонение волхвов». Он стоит справа, у края картины. И если все участники мистерии заняты действием, в центре которого мадонна с младенцем, то он — с ними и не с ними. Сандро смотрит на нас, соединяя через себя то, что происходит там и тогда, с нами — ежеминутно, уже 500 лет, с каждым из нас. Удивительно сложное сознание, двойное сознание. Человек с временем и человек вне времени. Вот оно — двойное зеркало, когда речь идет о любом опыте самопознания. Одно из зеркал — суть моего внутреннего двойника. А другое повернуто к нам, и время комментирует само по себе от заколдованного теневого запечатления, часто беспощадного, вечного суда и сострадания.

Гении оставляют нам свои отражения в «зеркале просветленного духа». Мы либо исчезаем, либо запечатлеваем мгновения наших теней в щелчке фотовспышки. Но всегда повторяется одно и то же. Память в матрицах «зеркал небесных отражений иль в сумерках души».

Для древних отражение, зеркальное или из глубины прозрачных вод, было живой одушевленной формой, способной отделиться и жить своей жизнью. В «Портрете» Н. В. Гоголя, в «Удивительной истории Петера Шлемиля» Шамиссо, в произведениях Гофмана, в «Дориане Грее» Оскара Уайльда зеркальные и портретные двойники живут особенно интересной жизнью. Мир ислама вообще отвергает теневое подобие в изображении. Во-первых, лика Аллаха никто не видел, а во-вторых, любое отражение способно поймать душу человека, что нехорошо.

Человек издревле смотрелся в зеркало, чтобы увидеть себя самого. Но зеркало, в которое он смотрелся, давало ему еще некие новые знания о себе самом, новое представление, неожиданное и загадочное.

Импрессионисты и XX век

Глава 1

Импрессионизм — искусство нового времени