Мост (ЛП)

Глядя на неё теперь, сверху вниз, на её профиль, на её голову, покоящуюся на одной руке, свернувшейся почти треугольником у него на коленях, он почувствовал очередной импульс этого жара. Это ощущение сопровождалось чувством вины, наряду с неудобным отведением его взгляда от её тела, но это чувство на самом деле не рассеялось. Ревик знал, что остальные гадали о том, что он делал с ней с тех пор, как она пришла в сознание, но он не мог позволить себе думать и об этом.

Хотя, по правде говоря, до вчерашнего дня было легче не обращать внимания на эти слухи шепотом.

Теперь, после её демонстрации в подвале и его общения с ней, когда они были одни в комнате наверху, Ревик обнаружил, что избегает смотреть на других видящих. Он поймал себя на том, что особенно избегает смотреть в глаза Джону — и Мэйгару — и не только потому, что не был уверен, насколько сильно они могут чувствовать его, поскольку их света были гораздо более неразрывно связаны друг с другом и с ней.

Он знал, что кое-кто из его команды слышал, по крайней мере, часть того, что произошло в той спальне наверху, даже если это была всего лишь вторая ссора Ревика и Элли за день — та, которая, по крайней мере, произошла хоть сколько-нибудь уединённо.

Ну, на самом деле это был не спор в настоящем смысле этого слова.

По правде говоря, всё, что он почувствовал вчера, вернувшись в комнату — это гнев.

Больше, чем гнев.

Он был очень зол на неё.

Он был так взбешён, что едва ли мог вспомнить, что она не та женщина, на которой он женился — или что она может быть не в состоянии понять его гнев, и тем более ответить на него так, чтобы его нерациональный ум нашёл хотя бы отдалённое удовлетворение.

Что бы он ни понимал, сознательно или нет, но закончив с приготовлениями, чтобы удовлетворить её желания — включая выход на связь с аэропортом и его пилотами, чтобы сообщить им о задержке, вызвавшей целый ряд других

проблем безопасности, которые только больше разозлили его — Ревик поднялся наверх в их спальню.

К тому времени у него было время подумать о других последствиях её решения, включая ещё более сильное беспокойство о том, что они могут потерять даже крошечный элемент неожиданности, который они сохраняли до этого момента, и таким образом упустить свой шанс добраться до Касс, пока она, Тень и Фигран ещё не скрылись с их ребёнком.

Так что да, он был очень зол.

Он также знал, что Элли будет ждать его там.

Он знал это отчасти потому, что сверялся с Чиньей и Иллег почти каждую секунду, чтобы убедиться, что его жена по-прежнему находится в этой грёбаной комнате, ожидая его.

Когда Ревик, наконец, добрался до верхней площадки лестницы и подошёл к закрытой двери, он отпустил охранников, которых оставил там, включая Чинью и Иллег, которых он назначил главными. Он едва взглянул на них, честно говоря, когда проходил мимо них по дороге туда, где он чувствовал свет Элли в главной спальне.

К тому времени он уже активно боролся со своим гневом, едва сдерживаясь, когда вошёл в дверь и оказался лицом к лицу с ней.

Она была хотя бы одета, едва-едва, и, вероятно, только потому, что он отматерил Чинью по своему каналу связи, сказав женщине-разведчице одеть его жену силой, если придётся — даже если они будут вынуждены её обездвижить. Несмотря на это, её наряд состоял из одной из рубашек Ревика с длинными рукавами и пары чёрных леггинсов, которые так плотно облегали её ноги, что больше походили на чулки, которые носили женщины в 1950-х годах.

Он начал кричать ещё до того, как закрыл дверь.

Теперь он почти не помнил, что сказал.

Он знал, что совершенно забыл, что кто-то, кроме неё, может его услышать. Ну, и ему просто-напросто было уже всё равно, бл*дь.

Он помнил, как обвинял её в том, что она манипулирует им, притворяется, будто меньше осознает происходящее вокруг, чем на самом деле. Он обвинил её в том, что она унижает его перед другими, угрожает нарушить клятву, выставляет его дураком, издевается над ним. Он накричал на неё за то, что она, бл*дь, толкнула его, используя телекинез, так что, по сути, она ударила его на глазах у всех остальных. Он обвинил её в том, что она знает, что он не ударит в ответ, и поэтому использует это в своих интересах.

Он был слишком зол, чтобы даже говорить связно.

Почти пустой взгляд её глаз, когда она спокойно слушала его разглагольствования, только усиливал его гнев. Ревик смутно помнил, что он что-то сломал.

Он не бросил это в неё; он даже не бросил это в её сторону, но какая-то часть его просто хотела вырвать её из этого проклятого бессознательного состояния настолько, чтобы она признала его — и признала то, что она только что сотворила с ним. Он сделал это, создав столько грёбаного шума, сколько мог. Он сделал это, сердито жестикулируя и повышая голос.

Но всё это ни черта не дало.

Он знал, что это не рационально.