Кухня практически опустела к тому моменту, когда они вошли — с ними остался только Джон, и даже он не смотрел на них в упор дольше одной-двух секунд. Он говорил ни о чём, просто болтал, заполняя тишину. Ревик даже не трудился отвечать на большую часть его слов, но Элли молча наблюдала за Джоном с серьёзным, пусть и всё ещё слегка обдолбанным выражением в её бледно-зелёных глазах.
Ревик не знал, какую часть той ночи или утра почувствовали другие видящие.
Он особенно не хотел думать, как много могли ощутить Джон и Мэйгар, учитывая связь между ними четверыми. Ревик не знал, может, другие только слышали, как он на неё орёт. Этого могло быть достаточно — слышать, как их командир слетает с катушек и орёт на женщину, которая ментально не в состоянии понять его, и уж тем более не может помочь ему справиться с этой утратой контроля.
Должно быть, они подумали, что он-таки окончательно рехнулся.
Должно быть, они подумали, что он сошёл с ума по-настоящему.
Он в особенности не хотел знать, в курсе ли они, что он сделал потом. Он не хотел рассматривать даже возможность того, что вся конструкция наблюдала, как он трахает психически недееспособную жену.
В данный момент он откровенно не желал это знать.
Убрав несколько прядей волос с её высоких скул, Ревик осознал, что снова плачет. В этот раз он заметил слёзы только тогда, когда перед глазами всё размылось. Не поднимая взгляд на остальную часть салона, он вытер лицо основанием ладони. Он не убирал пальцы другой руки от Элли, не переставал ласкать её кожу. Её ладони крепче сжали его ногу, но её глаза не открылись. Он наблюдал, как на её лице сменяются выражения от вайра, который она носила на шее, и невольно желал, чтобы всё это закончилось.
Он хотел, чтобы всё это закончилось.
Он не хотел делать это в одиночку.
Он никогда этого не хотел, но теперь всё изменилось, слишком изменилось, чтобы возвращаться в прошлое, к тем взглядам, которые были у него, когда он был моложе, и ему было знакомо лишь одиночество.
Он честно не был уверен, что он
Ему было всё равно.
Его способность к самопожертвованию за долгие годы не раз проверялась на прочность. В последний месяц он осознал, что ему сложно притворяться, будто это всё ещё имеет для него значение.
Он останется, пока они не найдут их ребёнка.
Он останется, пока Касс не будет мертва.
Он останется, пока Менлим тоже не будет мёртв — на этот раз мёртв по-настоящему. Погибнет от его рук. Погибнет безо всяких вопросов, опровержений и без малейшей тени сомнений.
Этим вопросом Ревик намеревался заняться лично. Желание сделать так было продиктовано не гордостью и не местью. Эти вещи больше не имели для него никакого значения. Он сделает это сам, потому что не может позволить себе иного. Он не обсуждал с остальными, что он сделает для этого, как далеко зайдёт — но он знал, что зайдёт далеко.
Реально далеко, черт подери.
Дальше, чем он когда-либо заходил, может, даже в худшие его моменты.
Он умрёт, но не допустит, чтобы с ребёнком Элли случилось то же самое, что и с ним.
Он должен сделать для своей жены хотя бы это. Чёрт, да он должен сделать это для мира, чтобы не обрушивать на него очередное существо, которое было изменено, искажено и сломано, как и он сам, столько лет назад. Он не мог допустить, чтобы Менлим использовал её, чтобы создать ещё одного Сайримна.
Он был уверен в этом, и неважно, что он знал или не знал помимо этого.
Глава 22
Ла-Гвардия
Джон понятия не имел, как в эти дни выглядел международный аэропорт Кеннеди, но Ла-Гвардия, где они приземлились, казалась совершенно безлюдной и почти свободной от самолётов.
Он сошёл с трапа, вместе с остальными выходя из самолёта и щурясь от яркого солнца. Затем приподнял ладонь над глазами, чтобы посмотреть на ближайший терминал, потерявший большинство окон и несколько стен как минимум в одном крупном пожаре.
Внизу группа из пяти видящих уже разгружала грузовой отсек самолёта, работая с той машинной точностью, которую он часто замечал у видящих с военной выучкой. Спускаясь по металлическому трапу, Джон увидел, как под брюхом самолёта на взлётно-посадочной полосе растёт гора багажа и ящиков с оружием.
Он не видел и не чувствовал никого, помимо их хорошо вооружённой группы, но всё равно ощущал себя как будто излишне выставленным напоказ. Он задавался вопросом — паранойя ли это, или чьи-то глаза действительно наблюдали за ними из отдалённых зданий, а может, с самого неба.
Он почти не спал во время шестичасового перелёта, что тоже наверняка не помогало.
Ступив на взлётно-посадочную полосу после Ниилы и Джакса, Джон осмотрелся по сторонам.