Мосты в бессмертие

Они расселись на скамьях, спинами к иллюминаторам, лицом друг к другу. В проходе между ними стояли ящики с боеприпасами и провиантом. Телячье Ухо непрестанно вертелся, отжимая Костю к каменному плечу сибиряка. А тот, недвижимый и молчаливый, прикрыл глаза и, казалось, уснул. В полумраке белели лица, слышались голоса, приглушенные ревом мотора. Их было в самолете человек тридцать. Костя попытался пересчитать всех, чтобы успокоиться, но сбился. Тогда он стал прислушиваться к разговорам.

– Сиди тихо, – говорил рыкающий бас в углу. – Сейчас главное добраться до места. На первый случай и мои ботинки сойдут. А там, когда тебя убьют, возьму твои ботинки. Они мне в самый раз.

– Я ботинки Шаповалу обещал, – отвечали ему. – Когда под Киевом Линчуку голову срезало, я эти ботиночки прибрал. Шаповал тогда сильно расстроился. Все таскался за мной, наблюдал. Но потом Иван Максимович приказал: по самолетам. Так что я пока при ботинках, а там – как судьба…

– Главное харчей вдоволь добыть, – говорил кто-то возле пилотской кабины. – Я до войны бывал в Ростове, знаю, где там и что. Растрясемся – голодными не останемся.

– Откуда знаешь, что в Ростов?

– А куда ж еще? До Берлина нам об эту пору не добраться…

– Отставить разговоры! – рявкнул зычный баритон, принадлежавший вислоусому старшине.

– Послушай-ка, товарищ политрук… – не выдержал Телячье Ухо.

– Обращаться по уставу! – сказал вислоусый старшина.

– Я в политическом смысле… Э-э-э… – Телячье Ухо скривил лукавую, лисью морду.

– Говори, Кривошеев, – отозвался политрук.

– Ну и дисциплинка… – никто не расслышал этих слов, произнесенных лейтенантом. Тот сидел как раз напротив Кости, изучал карту, ставя пометки карандашом.

– Прошу послать меня в самое пекло! – заговорил Телячье Ухо. – Желаю быть на острие борьбы за пролетарское дело. Пролить кровь желаю!

– Десантирование будет проходить в тяжелых метеоусловиях, – строго ответил ему политрук. – Оперативная обстановка в районе выброски десанта неясная и часто изменяется. Ваш командир – старшина Лаптев.

Политрук кивнул в сторону вислоусого старшины.

– Этот вот сундук, из лыка сплетенный? – Телячье Ухо ткнул рукавицей в сторону побагровевшего старшины.

– Отставить разговоры! – подал голос лейтенант. – Навязали нам всякого сброда без представления о дисциплине…

– Во-во! – не унимался Телячье Ухо. – Вместо работ товарища Сталина молитвы читают без утайки. Деревенщина! Да и велика ж Расеюшка! Не до каждого медвежьего угла дошли пролетарские агитаторы!

– Да ты сам-то кто таков? – не выдержал Спиридонов.

– А я как раз такой вот пролетарский элемент…

– Я так мыслю: урка ты. И ухватки, и харя у тебя лисьи. Наверное знаю: подвигов всяких на Москве насовершал, а теперь на фронт подался, чтобы наказания от пролетарской власти избежать. Так-то оно! – Спиридонов порозовел.

– Пролетарская власть! – фыркнул Телячье Ухо. – Не твоим кулацким хлебальником будь упомянута! Пролетарий он жилистый, поджарый, что твоя беговая лошадь. После трудового дня нормы ГТО сдает. А ты? Рожа шире печки. А пролетарий, он голодный, потому что сытыми бывают только буржуи!

– И урки. Так-то оно, – веско добавил Спиридинов.

– Вот ты и попался, сибиряк! – возликовал Телячье Ухо. – Посмотри на мое лицо, ну посмотри!

И он, перегнувшись через Костю, принялся дергать Спиридонова за рукав.

– Посмотри: я блэдный, рожа худая, живот впалый, – Телячье Ухо похлопал себя по животу. – Какой же я тебе урка? И откуда только слово такое узнал, а? Эй, Костян, ты много слов знаешь, скажи, ученый человек, в каком языке слово «урка» потребляется? Нешто в русском?

– Урка – это по фене, – хмыкнул Костя.

Он почуял за спиной какое-то неуловимое, стремительное движение, как будто между его затылкам, прикрытым новенькой каской и обшивкой самолета прошмыгнул юркий зверек.

– Уай! – пронзительно тявкнул Телячье Ухо.

Это Спиря легонько треснул ему по уху. Телячье Ухо притих, растирая ушибленное место, злобно зыркая то на лейтенанта, то на Спирю.

Их беседу прервал низенький, шустрый штурман, притопавший из кабины пилотов. В черном летном костюме, потертом шлеме, с парашютом за плечами, он был похож на большого навозного жука. Штурман сказал коротко:

– Время подлета – десять минут. Эх, не промахнуться бы! Видимость ни к черту.

Штурман склонился к плечу лейтенанта. Костин слух не мог разобрать ни слова, и он снова принялся читать по губам. Они говорили о плохой видимости, о сильных разрушениях в районе Ростова. Лейтенант несколько раз повторил незнакомое Косте слово Челтырь, Чалнырь? Чалтырь!

– Командуй, старшина, – скомандовал лейтенант Сидоров и, обращаясь к капитану, добавил:

– Мы готовы, товарищ комбат!

– И я готов, – эхом отозвался Фролов. – Послушай, Велемир, – добавил он, обращаясь к политруку, – сначала Сан Саныч со своей развеселой компанией выйдут в люк, потом прыгают Луценко и старшина. Ты покинешь самолет последним. Встречаемся в квадрате «С», у моста. Перед выброской каждому даешь планшет со схемой. Прытков, за мной!