Мотивированная агрессия

Она принесла халат мне и Светлане, но надеть его оказалось настоящим мучением, и только после этого она открыла дверь. В палате стояло несколько коек. Возле каждой куча аппаратуры и капельницы. Она лежала на спине, будто просто спала, если не считать пластыря у неё на лбу, ссадин и темных кругов под глазами. Так и хотелось взять её за руку и сказать: просыпайся Лиза, пора вставать. Слёзы сами собой навернулись на глаза. Под рукой, не подавая виду, тихо плакала Света. Медсестра, которая нас пропустила, чтобы не мешать, просто молча вышла.

Как же так, пап?

Ничего, Свет, мама поправится, она у нас сильная. Ты только верь. Мы обязаны верить. Она ведь живая, а значит, всё чувствует и слышит. Просто она пока спит.

Пап, я уже далеко не девочка и всё прекрасно понимаю.

Да большая ты уже, и раз всё понимаешь, то просто верь, нам нельзя не верить.

Вдруг дверь открылась, и вошёл врач. Николай Григорьевич мы сочувствуем вам, и, поверьте, сделаем всё, что будет в наших силах, но находиться здесь действительно нельзя. К тому же к вам пришли из органов.

За дверью стоял человек, в сером костюме. Он представился как следователь прокуратуры.

Солин Павел Андреевич, городская прокуратура. Мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, и если можно не здесь.

Конечно не здесь, – вмешался врач, – лучше в ординаторской, там вам никто не помешает. Вы сможете пройти?

Да – да, если надо.

Опять опёршись на Светкино плечо, мы двинулись в поход по больничному коридору. Когда мы зашли в кабинет, я почти упал в кресло, которое там стояло.

Вам я вижу тяжело, я постараюсь как можно быстрее, заметил следователь.

Минут через двадцать, сжалившись надо мной, он меня отпустил. Добравшись до своей кровати, я как подпиленное бревно плюхнулся и почти мгновенно заснул. Но снились мне не совсем весёлые сны, а когда кошмары кончились и я проснулся, то увидел Викторовича, сидящего возле койки. На улице к этому времени почти стемнело, и в палате уже горел свет.

Викторович, как тебя пропустили?

Сказал, что я твой отец. Паспорт у меня никто не спрашивал, а возраст у меня подходящий. Ну как ты, Коля?

Да я то вроде ничего, кости целые. Почки, печень вроде на месте. А то, что во рту дырка так то не страшно, зубы можно и вставить. Лиза плоха.

Я знаю. Это были они?

Они самые, гады.

Вобщем так, машину я забрал, но скоро не сделаю. Светка пока может пожить у меня, я ведь ближе к больнице живу. За квартирой присмотрю. Ты давай поправляйся, а с Лизой всё будет хорошо, там на небе не дурак сидит, он всё видит и понимает не хуже нас с тобой. Ей он ещё девку замуж отдавать, так что встанет.

Твои б слова та до бога.

Дойдут, не сомневайся. Я тебе тут витаминов немного принёс, ну яблочки, мандарины.

Да мне их и жевать то пока нечем.

Ничего с боку зубы у тебя целые, как-нибудь погрызёшь.

Слышь, Викторович, а что следователь говорит?

А что он может сказать. Номер машины неизвестен. Этот Козырь всю ночь и утро на даче у отчима с друзьями зажигал, музыка с вечера до сегодняшнего обеда играла, соседи слышали, а этот Бокарёв там же был. Вобщем, к нему ни с какой стороны не подберёшься.

Это был он. Я его лично видел.

Так то оно так, да мужи из мура говорят, что после аварии ты был в шоковом состоянии, мог ошибиться. Да и потом, влиятельный папа не даст делу ход. Алиби есть? Есть. Машину не нашли ? Нет. Какие претензии?

Я этому гаду сам шею сверну. Даже если посадят

Ты прежде сам в норму приди, а там как-нибудь разберёмся. Ладно, пойду я, а ты давай это, витамины ешь, тебе, чтобы выйти отсюда силы нужны.

Время стало двигаться мучительно долго. Шесть дней были длиннее месяца. Лизу перевели в другую палату. Там стояло три кровати, но две были свободные, и после уговоров Светлане разрешили ухаживать за матерью. Дочь заметно изменилась, круги под глазами, практически не накрашенное лицо, мне даже показалось, что она буквально на глазах на пару лет повзрослела. Сказывались постоянные переживания и недостаток сна, она почти не уходила из больницы, разве что за продуктами или в милицию. Два раза приезжала Нина Сергеевна, и всё время плакала. Лиза была без изменений, хоть её состояние оценивали как стабильное. Ко мне ещё раз приходил следователь, но ничего утешительного не сказал. Каждый вечер приходил Викторович и приносил с собой свои витамины, которые я всё равно не ел, ругался за это, но каждый раз приносил новую порцию. Я себя чувствовал уже довольно не плохо, и хоть синяков и ссадин на моём теле было, как семян в огурце. Передвигался я уже без посторонней помощи и подручных средств. В тот вечер Викторович был не многословен, я бы даже сказал не от мира сего, какой-то задумчивый, и вроде как его мучила какая-то мысль, которая не давала ему покоя. Говорили в принципе ни о чём, но когда он уже поднялся, чтобы уйти, вдруг спросил. Коля, ты не помнишь в той девятке, на зеркале в салоне, не висела такая мягкая розового цвета игрушка, похожая не то на барабашку, чи страшилку какую-то?

Чёрт его знает, я тогда был в таком состоянии, что на такие мелочи просто не обратил внимание. А к чему ты спросил, Викторович?