Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова

В целом эта статья если не панегирическая, то явно положительная: автор не только отмечает «изящество лексического строя прозы Булата Окуджавы, отточенность рыцарских словесных турниров», но и в целом подчеркивает, что «при всей безудержности фантазии „Свидание с Бонапартом“ внутренне располагает к глубокому размышлению над смыслом истории». Подобные характеристики в условиях борьбы против отступлений от исторической правды выглядят донкихотством, как и завершение рецензии:

Представить себе, что современный романист берет вот так образ из прошлого и начинает безудержно фантазировать? Да его заклюют блюстители «исторической достоверности»! Я не к тому, что, мол, плевать на достоверность. Да сколько могу судить, никаких грехов против истории в романе и нет. Просто, по-моему, проза Булата Окуджавы не является исторической прозой, «историческим жанром» – и судить ее надо по иным законам. «Мои исторические фантазии» – оговорился он как-то в одном интервью, хотя спрашивали все больше об «историческом жанре».

Исторические фантазии.

Неплохое жанровое определение.

Можно и принять![172]

По воспоминаниям самой А. Латыниной, пропустил в печать эту статью именно главный редактор:

Я помню, я написала статью о Булате Окуджаве, которого Чаковский не особенно жаловал, и Чак морщился, смотрел на нее, снова морщился… потом спросил, неужели ЭТО Вам нравится? Нравится, – говорила я. Он кривился, бубнил, вырезал пару абзацев, но… статья пошла. Да, он морщился, он был явно недоволен тем, что в газете идет такая статья, он был недоволен Окуджавой, мной, всем, но к его чести надо сказать, что статья вышла. Конечно, он бы хотел совсем другую, разгромную, статью об Окуджаве, но раз уж его сотрудники подготовили такую статью, значит, так и быть. И ни с кем она, конечно, не согласовывалась[173].

По-видимому, именно столь благожелательный тон статьи, совершенно лишенный «боевой и направляющей» ноты, каковая должна сопутствовать литературной критике, стал причиной другой публикации Латыниной, помещенной в газете через месяц. Одно ее название до сих пор памятно многим: «О тамбовской сирени в Калифорнии, венских стульях в России, а также о профессионализме в литературе»[174]

. Это уже была статья в духе текущего момента, посвящена она была понятию «профессионализм» в литературе применительно к актуальной в тот момент проблеме, как А. Латынина ее формулирует – «писатель и история». Как обычно, критикесса довольно остроумна:

Редкий жанр имеет такое количество противников, часто скрытых: к ним относятся и те, кто утверждает, что ничего не имеет против самого жанра, только в нем не должно быть фантазии. Так моя бабушка некогда обмолвилась: я ничего не имею против мини-юбки, только пусть она закрывает колени.

Впрочем, и их понять можно. Есть некоторое внутреннее противоречие между непреложностью исторического факта и волей писателя, трансформирующего факт в угоду художественной задаче. <…>

На мой взгляд, важны не отступления от фактов сами по себе. Но (если они преднамеренно продиктованы волей автора, а не простой некомпетентностью) – их цель.