Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова

Стоит напомнить, что и до всяких партийных призывов литературная критика обращала внимание на «профессионально слабые произведения», но градус обвинений был существенно ниже, а прецедентов такой критики – единицы. Скажем, в 1981 году в Симферополе появилось издание в новом для советской литературы жанре «книга для чтения на курорте», заглавие – «Крымские каникулы». И в мае 1983 года, что довольно-таки поздно для рецензии, в «Литературной газете» появляется проба критического пера студентки факультета журналистики МГУ Е. А. Дьяковой, посвященная «Крымским каникулам»[213]. Действительно, «книга для чтения на курорте» оказалась благодатной почвой для журналистской сатиры, поскольку это изначально была «развесистая клюква» для туристов. Поэтому основное внимание рецензента привлекают не столько опечатки и ошибки в стихотворных цитатах, сколько стремление авторов книги связать всё и вся с Крымом. Собственно, рассказ о связи Анны Ахматовой с Крымом, в котором «крымское влияние» на поэтессу отмечается не только в сборнике «Вечер», но даже и в «Поэме без героя», меркнет перед тем, что для Пушкина именно «Крым помог поэту обрести самого себя», «На Кавказе он пребывал в каком-то душевном оцепенении, природу наблюдал механически, сердце его молчало…», и вот тогда-то «Крым открыл Пушкину яркую первозданность природы, дал ощущение слитности с миром». То есть эта рецензия воспринимается скорее как сатира над провинциальным книгоизданием.

Реакция не заставила ждать: если авторы были раздражены глумливым тоном рецензии, то издательство «Таврия» направило в «Литгазету» официальное письмо с обещанием обсудить книгу на заседании редакционного совета и повысить качество туристской литературы. «Вот образец делового, конструктивного подхода к критике и достойный ответ некоторым чрезмерно обидчивым авторам», – констатировал отдел литературоведения газеты[214]. На этом вопрос был исчерпан.

Но после июльского пленума мягкосердечие осталось в прошлом. Тон критики в статье Татьяны Толстой в «Вопросах литературы», поддержанный и «Литературной газетой», – это уже не насмешки, а хлесткие обвинения. После этого письма читателей стали смелее, поддерживая кампанию в литературной критике, а журналы и газеты начали эти письма печатать.

Как раз ко времени пришлись критические опыты саратовского филолога В. М. Селезнева (1931–2012), отправляемые им в столичные органы печати. Уже осенью «Литературная Россия» публикует его разбор ошибок в тиражируемых версиях биографии А. В. Сухово-Кобылина[215] (чьим творчеством он занимался еще в семинаре Ю. Г. Оксмана). Автор отмечает также множество фактических огрехов в книге В. Ф. Федоровой «Русский театр XIX века» (1983); вспоминает ошибку В. И. Кулешова, который реплику «Сорвалось!» (финал «Свадьбы Кречинского») приписал Тургеневу, и теперь она повторилась в новом издании книги Кулешова (1982); также он обращает внимание на книгу Майи Бессараб «Сухово-Кобылин» (1981). Впрочем, читателям еще памятна его рецензия по поводу этой книги, в которой «быль побеждается небылью, реальность – легендой, факты – вымыслом»

[216].

В журнал «Новый мир» В. М. Селезнев отправил разбор книги Г. А. Шахова «Игорь Ильинский» (1982), который завершается словами: «Хронологическая вольница, игрища с фактами более к лицу сборникам кинотеатральных анекдотов, чем серьезно задуманным изданиям»[217]

; и еще одну статью – в газету «Литературная Россия», озаглавленную «Можно только сожалеть». В ней он берет три «серьезных, интересных работы» и рассматривает источник ошибок авторов: «невнимательное отношение к историческим документам и фактам», отразившихся на результате. Примечательно, что это три биографических повести – Л. Славина «Ударивший в колокол» об А. Герцене, М. Дальцевой «Так затихает Везувий» о К. Рылееве, И. Щеголихина «Слишком доброе сердце» о М. Михайлове[218]. «Литературная Россия» нарочито не упоминает о том, что все рассматриваемые критиком в статье книги напечатаны в серии «Пламенные революционеры», то есть совершенно очевидно избегает критиковать собственно Политиздат, ограничиваясь персональной критикой его авторов.

Поскольку изучение беллетризированных жизнеописаний оказалось тогда необычайно плодотворным для критиков, то можно было взять наугад томик обширной серии ЖЗЛ и в доброй половине зафиксировать ровно тот самый «метод», которым действовали литераторы. Вопрос был только в том, чтобы критику не промахнуться, то есть взять книгу такого автора, которого на текущий момент партийно-государственное начальство, заседающее в секретариате Союза писателей и в аппарате ЦК, наметило для битья. Впрочем, случайностей тут быть не могло: просто так статьи против известных литераторов в органах печати не появлялись.