Мотылёк

Вижу – крутые ребята. Поскольку мы живем ужасно скученно, трудно скрывать, есть у тебя гильза или нет. Ночью, когда мы все прицеплены к одному брусу, нетрудно безнаказанно убить человека. Надо только договориться с нашим «знакомцем» тюремщиком-арабом, чтобы он не дожимал замок до щелчка. Разумеется, ему надо заплатить за это. В темноте можно встать, сделать дело, вернуться, лечь на место и как следует запереть замок. Араб помнит, что он неким образом способствовал нашему побегу, и как косвенный соучастник помалкивает.

Прошло три недели, как нас привезли обратно. Они пролетели быстро. Я начинаю понемногу ходить, держась за железный поручень прохода, отделяющий один ряд нар от другого. У меня начинают брать показания. На прошлой неделе во время официального допроса я свиделся с тремя баграми из больницы, которых мы оглушили и разоружили. Они очень довольны нашим возвращением; надеются, что мы им еще попадемся на узенькой дорожке. За наш побег они понесли суровое наказание: каждый лишился шестимесячного отпуска в Европу, у них также на целый год сняли колониальные доплаты к жалованью. Так что наша встреча оказалась совсем не дружественной. Я потребовал у следователя занести их угрозы в протокол.

Араб вел себя лучше. Он давал правдивые показания без преувеличений, начисто забыв, однако, какую роль в этой истории сыграл Матюрет. Следователь-капитан очень жал на нас с вопросом, кто нам предоставил лодку. Мы несли разную ахинею, как то: мы соорудили плот и т. д. Он прилежно записывал всякую чушь в свою грязную книгу.

За нападение на стражников он пообещал нам с Клузио по пять лет одиночки, а Матюрету – три года.

– Вас называют Папийон, – сказал следователь, – так я вам подрежу крылышки, уж будьте уверены. На некоторое время мотыльку придется оставить свои полеты.

Я очень опасался, что так и произойдет. До трибунала еще более двух месяцев. Я ругал себя за то, что плохо распорядился отравленными стрелами. Надо было одну или обе положить в гильзу. Сейчас они мне очень бы пригодились. Я бы пошел на последний отчаянный шаг в дисциплинарном блоке. А пока с каждым днем я набираюсь сил. Стал ходить уже лучше. Как только меня навещает Франсуа Сьерра, он обязательно делает массаж. При массаже он пользуется камфорным маслом. И утром, и вечером. Его старания не проходят даром. Ступни ног приходят в норму, я приободряюсь. Какое счастье иметь в жизни настоящего друга!

Я заметил, что наш грандиозный побег принес нам бесспорное уважение среди каторжников. Престиж был высок. Мы чувствовали себя в полной безопасности. Никто бы не рискнул совершить на нас покушение или ограбить. Такой поворот событий не устроил бы подавляющее большинство, и злоумышленник рисковал сам быть убитым. Все без исключения питали к нам дружеское расположение, а некоторые просто восхищались нами. А то, как мы разделались с надзирателями, принесло нам репутацию серьезных ребят, которые ни перед чем не остановятся. Приятно сознавать себя хозяином положения. Интересно чувствовать себя в безопасности.

Хожу. С каждым днем стараюсь пройти немного больше. Многие предлагают мне свои услуги в качестве массажистов. Сьерра оставил мне бутылку с камфорным маслом. Нет недостатка в желающих сделать мне массаж. Массируют ступни, а заодно и мышцы ног, которые ослабли ввиду длительной неподвижности.

Араб на муравьиной куче

В нашей камере есть два человека, которые ведут себя сдержанно и тихо. Они ни с кем не вступают в разговор. Держатся всегда рядом, говорят только между собой, и то вполголоса, чтобы никто не услышал. Однажды я предложил одному из них американскую сигарету из пачки, принесенной мне Франсуа Сьерра. Он поблагодарил меня и сказал:

– Франсуа Сьерра твой друг?

– Самый лучший.

– Возможно, скоро, если наше дело табак, мы передадим тебе через него наше наследство.

– Какое наследство?

– Мы с другом решили, что, если нас отправят на гильотину, мы передадим тебе нашу гильзу, чтобы помочь тебе снова бежать. Мы ее отдадим Сьерра, а он передаст тебе.

– Вы думаете, что вас приговорят к смертной казни?

– Почти уверены, шансов избежать ее очень мало.

– Если вы так уверены, то почему вас держат в общей камере?

– Они боятся, что в одиночке мы решимся на самоубийство.

– Ах так. Вполне вероятно. И что же вы сделали?

– Скормили одного черта хищным муравьям. Я говорю тебе об этом потому, что следствие располагает неопровержимыми доказательствами. Нас застукали на месте.

– Где это произошло?

– На сорок втором километре, в лагере смерти за ручьем Спаруин.

В этот момент к нам присоединился его товарищ. Он из Тулузы. Я предложил ему сигарету. Он сел рядом с приятелем напротив меня.

– Мы никогда не интересовались чужим мнением, – сказал только что подошедший к нам, – но было бы интересно узнать, что ты думаешь о нас, Папийон?

– Что я могу думать, если ничего не знаю? Как я могу судить, правильно вы поступили или нет, скормив муравьям живого человека, пусть даже черта, по-вашему. Чтобы выразить свое мнение, мне необходимо знать это дело от А до Я.