Мотылёк

Да, Божья помощь мне действительно понадобится: военный трибунал под председательством жандармского майора был безжалостен. Три года за воровство, незаконное присвоение казенного имущества, осквернение могилы, попытку бежать. И сверх того пять лет за непреднамеренное убийство Селье. Отбытие наказания последовательное и непрерывное. Итого восемь лет одиночного заключения. Если бы я не был ранен, то меня, без всякого сомнения, ожидал бы смертный приговор.

Суд, который обошелся со мной столь круто, был более снисходителен к поляку Дондоскому, убившему сразу двух человек. Ему дали только пять, хотя преднамеренность и умысел присутствовали в этом случае без всякого сомнения.

Дондоский работал пекарем, делал опару и больше ничего. Трудился с трех до четырех утра. А поскольку пекарня стояла рядом с пристанью и ее окна выходили на море, он все свое свободное время удил рыбу. Это был тихий человек, по-французски говорил плохо, ни с кем близких дружеских отношений не заводил. Всю свою любовь и привязанность этот бессрочник направил на жившего с ним великолепного черного кота с зелеными глазами. Они спали вместе в одной кровати, кот следовал за ним повсюду, как собака, а когда Дондоский работал, кот тоже находился рядом. В общем, кот и человек оказались преданнейшими друзьями. Ходили они везде вместе; только когда день выдавался особенно жарким и не было тени, кот самостоятельно шел в пекарню и укладывался спать в гамаке своего друга. Когда колокол отбивал полдень, кот отправлялся к морю встречать поляка, который там же кормил его мелкой рыбешкой. Он подманивал кота, держа и раскачивая рыбу на весу, кот прыгал и ловил ее.

Все пекари жили вместе в одной комнате рядом с пекарней. Однажды два зэка, по имени Коррази и Анджело, пригласили Дондоского отведать тушеного кролика, приготовленного Коррази, который готовил это блюдо раз в неделю. Дондоский не отказался, сел за стол, поставил бутылку красного вина и съел свою порцию. А вечером кот домой не вернулся. Поляк искал его повсюду, но тщетно. Прошла неделя – кот как в воду канул. Поляк так убивался из-за потери друга, что, казалось, сама жизнь потеряла для него всякий смысл. Поистине грустно, когда любимое существо, отвечающее тебе взаимной любовью, так неожиданно и загадочно пропадает. Жена одного надзирателя, прослышав про такое великое несчастье, дала ему котенка. Дондоский прогнал его и с негодованием спросил женщину, как она могла вообразить себе, что он может любить какого-то другого кота, а не своего собственного: это было бы большим оскорблением памяти пропавшего друга. Так он сказал ей.

Однажды Коррази ударил мальчишку, ученика-пекаря, служившего также раздатчиком хлеба. Мальчишка не спал с пекарями, а приходил из лагеря. Разобидевшись и негодуя, он стал разыскивать Дондоского. Нашел его и сказал:

– Ты знаешь, не кролика ты ел у Коррази и Анджело, а своего кота.

– Где у тебя доказательства, паршивец? – закричал поляк, схватив мальчишку за горло.

– Я видел, как Коррази закапывал шкуру кота под манговым деревом, которое растет за жилищем лодочников.

Поляк помчался туда как угорелый и действительно обнаружил шкуру кота. Он выкопал ее, сгнившую уже наполовину, головы почти совсем не было, промыл в морской воде, высушил на солнце, завернул в чистое новое холщовое полотенце и захоронил глубоко в сухом месте, чтобы не добрались муравьи. Об этом он сам мне рассказывал.

Ночью Коррази и Анджело, сидя рядышком на массивной скамье в комнате пекарей, играли в карты при свете керосиновой лампы. Дондоский, сорокалетний крепыш среднего роста, широкоплечий и сильный, приготовил дубину из железного дерева, тяжелую – самое настоящее железо. Подойдя к игрокам сзади и не говоря ни слова, он нанес им удар по голове. Обе головы раскололись, как два спелых граната. Мозг разлетелся по всему полу. Дондоский не помнил себя от ярости. Ему было мало просто убийства: он собрал мозг с пола руками и размазал его по стене. Вся комната была забрызгана кровью и мозгом.

Хотя жандармский майор, председатель военного трибунала, не проявил ко мне никаких симпатий, в отношении Дондоского он проявил предельное милосердие, и тот отделался пятью годами за два преднамеренных убийства.

Второй срок одиночного заключения

Обратно на острова мы возвращались с поляком прикованные друг к другу. Нам не дали долго околачиваться в карцерах Сен-Лорана! В понедельник нас доставили туда, в четверг судили, а в пятницу утром уже отправили на острова.