Мозаика теней

Анна оставила меня в келье, предварительно заверив меня в том, что там нет больных, страдающих чумой или проказой. Я укрылся двумя одеялами и тут же заснул. Проснулся же я от пения петуха и от криков Сигурда, грозившего разнести монастырь, если ему немедленно не откроют дверь.

η

Мальчик недвижно лежал на своем ложе в простой тунике, надетой поверх повязок. На лбу у него лежала влажная тряпица, благодаря чему он был похож на мертвое тело, приготовленное для погребения, но его голубые глаза широко раскрылись от страха, когда мы с Сигурдом нависли над ним. Я был весьма удивлен, обнаружив, что ночью спал на соседней с ним кровати. Варяг хмуро глянул на Анну, которая стояла у мальчика в ногах и, похоже, не собиралась уходить.

— Мы не будем его мучить. Немного поболтаем, и все. — Он потер затылок, одеревеневший после холодной ночи, проведенной на каменной подушке. — Вот только ты не должна знать, о чем тут будет говориться.

К моему облегчению, за все время нашего ночного разговора Анна ни разу не спросила меня, чего мы хотим от мальчика. Но теперь она сложила руки на груди и решительно покачала головой.

— Говорить с ним вы будете лишь в моем присутствии.

— Я поговорю с ним, женщина, хочешь ты того или нет, — взревел Сигурд, на манерах которого плохо отразилась усталость. — А если я говорю, что ты не будешь в этом участвовать, значит, ты должна выйти за дверь и ждать, пока я тебя не позову, иначе мои люди сволокут тебя в дворцовую темницу и быстро научат послушанию, поняла?

Надо сказать, что к этому времени в монастыре находилось уже никак не меньше дюжины варягов, взявших под охрану все двери и ворота.

Анна и бровью не повела.

— Кто из вас владеет языком франков?

Мы недоуменно переглянулись.

— Языком франков? — переспросил я. — С какой это стати мы должны им владеть?

— Значит, вы не найдете с ним общего языка. Я занималась мальчиком целый день и потому знаю, что он говорит только на языке франков.

— И ты, конечно же, владеешь им в совершенстве! — возмущенно вскричал Сигурд.

Анна пожала плечами.

— Во всяком случае, я могу на нем изъясняться. Мне доводилось лечить франков уже не раз и не два.

В комнате установилось напряженное молчание. Я мысленно проклял таинственного монаха, окружившего себя варварским сбродом из всевозможных болгар и франков. Сознательно ли он так поступил или нет, но это сильно затрудняло нам расследование.

— Мы заберем мальчишку во дворец, — сказал наконец Сигурд, еле сдерживая гнев. — Один из тамошних секретарей владеет франкским наречием. Помимо всего прочего, сбежать оттуда невозможно.

— Если вы сдвинете мальчика с места, а тем более увезете в тюрьму, он не доживет и до рассвета, — спокойным тоном ответила Анна.

— В любом случае он умрет, — заявил варяг, с силой сжав рукоять боевого топора, словно шею врага. — Подобные преступления караются смертной казнью.

— Мы не желаем ему смерти, — вмешался я в разговор, чувствуя, что он опять принимает нежелательное направление. — Слово врача для нас — закон. — Жестом руки я указал на узкие оконца кельи, через которые не пролетела бы и пташка. — Для того чтобы защитить мальчика и исключить возможность побега, достаточно выставить одного охранника снаружи и одного внутри. Мы и так потеряли немало времени, и потому каждый лишний миг играет на руку врагам императора, поведать о которых нам может теперь только этот мальчик. И потому я предлагаю немедленно воспользоваться познаниями Анны.

Сигурд набрал в грудь столько воздуха, что я испугался, как бы не лопнула его кольчуга. Он соединил обе руки в огромный кулак и изо всех сил хватил им по столу.

— Я немедленно отправлюсь во дворец и разыщу там кого-нибудь, кто говорит по-франкски, — проскрежетал он. — Кого-нибудь надежного. Конечно же, ты, Аскиат, волен до моего возвращения делать все, что тебе угодно, но ты один ответишь за это!

— Я отвечу за это перед тем, кто мне платит! — вспылил я, изрядно устав от неистового варяга. — А он платит мне не за то, чтобы я тут сидел сложа руки.

Сигурд презрительно фыркнул и выскочил за дверь. Пробегая по двору, он на ходу бранил своих людей за воображаемые провинности. Наконец стало тихо, лишь слышалось стройное пение монахов, служивших обедню.

Я повернулся к Анне, сгорая от стыда.

— Я прошу прощения за его поведение. Он привык надеяться единственно на силу собственного оружия.

Анна слабо улыбнулась мне:

— Тебя не в чем упрекнуть. Но если ты не хочешь зря терять время, тебе тоже придется выйти.

— Что?! Ты разве не слышала нашего разговора? Мне нужно немедленно переговорить с этим мальчиком!

— Ты узнаешь куда больше, если посидишь там, на ступеньках. Посмотри на него. Вы же перепугали его до полусмерти, да и сама смерть не так уж далеко!

Она была права. Пока мы спорили, парнишка затаился под одеялом, вцепившись в подушку, как в родную мать. Глаза его были крепко зажмурены.

— Скажи, о чем я должна его спросить, — настаивала на своем Анна. — А после этого оставь нас одних.