Мозаика теней

Мне показалось, будто кто-то ударил меня ниже пояса или сдавил мне глотку. К горлу подступила горечь, и я сделал шаг назад. Но я все еще продолжал цепляться за свою веру, как утопающий за соломинку. С той поры как я заметил монаха возле своего дома, прошло уже несколько недель — за это время волосы вполне могли отрасти. В самом деле, человек, обладающий таким острым ощущением опасности, не упустил бы из виду подобное обстоятельство, особенно если бы знал о том, что я видел его.

Из люка в полу появилась голова командира печенегов, и я отдал ему новое распоряжение:

— Пошли двух воинов в монастырь Святого Андрея. Пусть они доставят оттуда парнишку по имени Фома, который там живет. — И объяснил, отметая возможные возражения: — Только он знает в лицо разыскиваемого нами человека.

Ожидание было мучительным, ведь все мои надежды связывались с приходом Фомы. Мы еще раз перерыли весь дом, особенно верхнюю комнату, но не нашли ничего существенного. Вся собственность нашего пленника состояла из низенькой лежанки, грубо сколоченного стола, пары табуреток и еще всякой мелочи. Он так ничего и не сказал, а я не мог собраться с силами, чтобы допросить его. Поэтому мы оставили его сидеть у стены со связанными руками в окружении четырех печенегов. Большая часть гвардейцев получила приказ вернуться во дворец, остальные занялись повторным обыском комнат бакалейщика, находившихся на нижнем этаже. При каждом доносившемся оттуда звуке я невольно поворачивал голову к лестнице, надеясь увидеть Фому, и каждый раз мысленно обзывал себя дураком.

И естественно, я пропустил тот момент, когда он наконец появился. Стоя у окна, я созерцал развалины соседнего дома и обернулся только после того, как услышал оклик одного из караульных.

Фома выглядел очень неплохо. Анна, видимо, следила за тем, чтобы монахи, которые заботились о нем, не превращали его в аскета, и за несколько недель, прошедших с нашей последней встречи, плечи и грудь юноши налились силой. Светлые волосы были подстрижены и причесаны, а на подбородке начала пробиваться бородка. Фома неуверенно огляделся, не понимая, зачем его сюда привели.

Еще не успев задать вопрос, я прочел в его глазах ответ. Он, конечно, заметил связанного и охраняемого пленника, и это зрелище вызвало у него любопытство. Затем в его взгляде отразилось замешательство и сострадание, ведь совсем недавно он и сам находился в таком же положении. Но к моему глубочайшему разочарованию, я не увидел в его глазах ни намека на узнавание.

κ

— Это не он.

Месяц, проведенный в монастыре, сотворил чудеса, и Фома вполне прилично говорил по-гречески; впрочем, я был не в настроении замечать это. Присмотревшись получше, юноша беззвучно пошевелил губами, подыскивая нужное слово, и наконец заявил:

— Но похож.

— Похож? Что это значит? Похож на монаха?

Фома напряженно наморщил лоб, и мне пришлось повторить те же вопросы помедленнее.

Он кивнул:

— Похож. На него.

— Может быть, это его брат? — Я повернулся к пленнику, слышавшему каждое наше слово. — Твой брат монах? Он живет вместе с тобой?

Я повысил голос, пытаясь вытрясти из него ответ, но он лишь жалобно всхлипнул и опустил голову на колени. Один из печенегов отвесил ему звонкую пощечину.

Я взглянул на сержанта.

— Спустись вниз и спроси у бакалейщика, бывал ли у его постояльца монах. Извинись за причиненный его дому ущерб и скажи, что эпарх возместит ему все убытки.

У сержанта мои слова вызвали сомнение, но я был единственным в этой комнате, кто мог поручиться за эпарха. Мы молча слушали, как он топает вниз по лестнице. Затем снизу послышались возбужденные голоса сержанта и бакалейщика, истеричные вопли хозяйки, выкрикивающей обвинения, и грохот разбиваемой глиняной посуды.

Вскоре сержант поднялся наверх с побагровевшим лицом.

— Здесь часто ночевал другой мужчина. Жена бакалейщика постоянно ругалась со своим жильцом — она зовет его Павлом — из-за того, что тот отказывался платить за гостя. Она никак не могла взять в толк, с какой это стати она должна давать ночлег божьему человеку, который невесть почему не спешит возвращаться в монастырь.

Я едва не запрыгал от радости, но, сдержав себя, спросил подчеркнуто спокойным тоном:

— Что отвечал ей на это Павел?

— Что это его родной брат, совершающий паломничество, и не приютить его у себя он просто не может.

— И когда же тот приходил сюда в последний раз?

Сержант довольно заулыбался.

— Два дня назад.

Я повернулся к пленнику.

— Твой брат и есть тот монах, которого я разыскиваю, — монах, готовивший покушение на нашего императора. — Подойдя так близко к разрешению загадки, я уже и не знал, что чувствую: радость или гнев. — Сержант, отведи его во дворец и передай в руки палачей. Пусть они немедленно займутся делом. Шестерых людей мы оставим здесь на тот случай, если монах заявится сюда вновь.

Как я и ожидал, одного упоминания о палачах оказалось достаточно, чтобы развязать Павлу язык.

— Вы не поймаете здесь моего брата. Он ушел.

Я холодно посмотрел ему в глаза и заметил: