Мозг рассказывает. Что делает нас людьми

Нам также необходимо задать вопрос, как развилась жестикуляция. По крайней мере, глаголы вроде «приходить» и «уходить», могли появиться через ритуализацию движений, которые однажды были использованы для представления этих действий. Например, вы действительно можете потянуть кого‑то к себе, схватив его, при этом сгибая пальцы и локоть по направлению к себе. Поэтому само движение (даже если оно отделено от действительного физического объекта) стало средством коммуникационного намерения. В результате появляется жест. Это же доказательство применимо к «толкать», «есть», «бросать» и другим базовым глаголам. Если у вас есть словарь жестов, эволюция соответствующих вокализаций становится проще, учитывая, что исходно встроенный механизм перевода синкинезия (ритуализация и чтение жестов могли, в свою очередь, включать зеркальные нейроны, как было отмечено в предыдущих главах).

Таким образом, теперь мы имеем три типа резонанса от карты к карте, появившихся в мозге ранних человекообразных: визуальнослуховая картография («буба — кики») картография между слуховыми и визуальными сенсорными картами и картами моторной вокализации в области Брока; и картография между областью Брока и моторными областями, контролирующими жесты. Учтите ещё, что каждая из этих установок была, возможно, очень маленькой, но, действуя во взаимосвязи, они могли подталкивать друг друга, создавая эффект снежного кома, результатом которого стал современный язык.

Есть ли КАКОЕ — ТО неврологическое доказательство предложенных гипотез? Вспомните, что многие нейроны во фронтальной доле обезьян (в той же области, которая у людей стала областью Брока) срабатывают, когда животное выполняет какое‑нибудь особенное действие, например, тянется за арахисом, а также то, что часть этих нейронов также срабатывает, когда обезьяна видит, как другая обезьяна хватает арахис. Чтобы сделать это, нейрону (под которым я понимаю на самом деле сеть нейронов, частью которой является этот нейрон) нужно учитывать абстрактное сходство между командными сигналами, которые определяют последствия сокращения мышц, и внешним видом хватания арахиса с точки зрения другой обезьяны. Таким образом, нейрон эффективно считывает намерение другого индивида и может, теоретически, также понимать ритуализированный жест, который похож на настоящее действие. Меня поразило, что «буба — кики» обеспечивает эффективный мостик между этими зеркальными нейронами и гипотезами синестетического подталкивания, которые я изложил. Я рассматривал эту теорию кратко в предыдущих главах, сейчас я, с вашего позволения, более подробно разработаю аргументацию, чтобы поддержать эту теорию, как очень важную для эволюции протоязыка.

Эффект «буба — кики» требует встроенного перевода между визуальным рядом, звуковым рядом в слуховой коре и рядом сокращений мышц в области Брока. Представление этого перевода почти точно влечёт активацию сетей, обладающих свойствами зеркальных нейронов, направляя одно измерение на другое. Нижняя теменная долька (НТД), богатая зеркальными нейронами, идеально расположена для этой роли. Возможно, НТД служит посредником для всех подобных типов абстракции. Я подчёркиваю снова, что эти три особенности (видимая форма, звуковые модуляции и контур губ и языка) не имеют ничего общего, кроме абстрактного свойства, например зубчатость или округлость. Таким образом, то, что мы видим здесь, это рудименты (и, возможно, реликты происхождения) процесса, который называется абстракция и в котором мы, люди, сильны, то есть способность извлекать общие характеристики между объектами, которые во всем остальном совершенно непохожи. Все, о чем мы здесь говорим, начиная от способности извлекать зубчатость формы разбитого стекла и звука «кики» до видения свойства «пяти» в пяти обезьянах, пяти ослах или пяти писках, может быть маленьким шажком для эволюции, но огромным шагом для человечества.

Я УЖЕ УПОМИНАЛ, что в процессе возникновения протоязыка и рудиментарного лексикона эффект «буба — кики» мог подлить масла в огонь. Это был важный шаг, но язык это не только слова. Есть ещё два важных аспекта, которые нужно учитывать: синтаксис и семантика. Как они представлены в мозге и как они появились? То, что эти две функции по крайней мере частично автономны, хорошо иллюстрируется афазиями Брока и Вернике. Как мы видели, пациент с последним синдромом способен выдавать хорошо артикулированные, грамматически безупречные предложения, которые напрочь лишены какого‑либо смысла. «Синтаксический ящик» Хомского в неповреждённой области Брока является «разомкнутой системой» и формулирует «красивые» предложения, но без области Вернике, которая созидает контент, предложения остаются тарабарщиной. Хотя область Брока сама по себе может жонглировать словами по правилам грамматики также, как это под силу компьютерной программе, но смысл при этом полностью отсутствует. (Способна ли она к более сложным законам, таким как рекурсия, остаётся пока неясным, мы ведём исследования в этой области.)