Мозгоед

Первый тип шизофреника, говорил наш профессор, представляет собой простого индивидуума, не понимающего еще, что он давно и безнадежно болен. Он не способен на эмоциональную привязанность ни к обстановке, ни к человеку, он блуждает с места на место, от человека к человеку. Простые шизофреники — это и бродяги, и проститутки. Простому шизофренику безразлично, с кем и где находиться. Сегодня он может пить водку на вокзале, завтра прийти в Дворянское собрание и сказать, что в его жилах течет голубая кровь.

Второй тип — это параноидный шизофреник, для которого отражение собственных мыслей в виде голосов и видений, а также ощущение повышенной значимости. «Я — гений!» — говорит он вам, и любое сомнение в этом делает вас его врагом. «Я — гений!» — говорит мне студент с третьей парты, когда я ставлю в его зачетку «неуд». Он ненавидит меня, я ненавижу его. Возможно, мы оба параноидные шизофреники.

Третий тип — кататоник, с задержкой почти всех мышечных движений, со странными изменениями в работе мышц и внезапными приступами ярости.

И, наконец, четвертый тип, прости господи, гебефренический. Придумали же такое название! Отличается он странными поступками и разговорами; больной высказывает ряд фантастических идей с явно сексуальной, а нередко и религиозной окраской.

Помнится, я поспорил с профессором:

— Можно вопрос?

— Да, конечно.

— Можно ли считать нормальным человека, который ведет себя холодно и равнодушно с родными, однако души не чает в своих золотых рыбках и даже испытывает к ним нечто, сродни сексуальному влечению. Он говорит: «Они такие прекрасные, и они так нежно разговаривают со мной». Когда одна такая рыбка дохнет, он испытывает искреннее горе. Но если умирает его жена или дочь, ему совершенно все равно. Профессор, это шизофрения?

Меня тогда выставили из аудитории. Но я до сих пор был уверен, что каждый, кто живет в своем собственном мире, шизофреник. И тот, кто души не чает в своем автомобиле, и тот, кто часами рубится самодельными мечами в фэнтезийных сражениях. Мы все ненормальны. У большинства людей собственное «Я» способно держать себя под контролем. Но если тобой завладеет «Оно», картина меняется: подавленные образы становятся сознательными и приводят к странным видам поведения, называемым психозами.

… Итак, я шизофреник!

Я встал с земли и профессионально отметил собственные движения: таким скованным и неловким до этого не был. Вот и еще одно доказательство. Я давно догадывался, что со мной не все ладно.

Как-то моя блондинка-жена застала меня на подоконнике: совершенно голый, я стоял на самом краю и смотрел вниз. Внизу переливалась восхитительная бездна, украшенная сотнями огней. Стоило только сделать один шаг с горы, и я бы полетел, набирая скорость. Воздух ворвался бы в мои легкие, наполнив их чувством волшебной свободы. В тот раз как никогда я находился вблизи от собственного «Я». Но меня грубо стащили вниз. Жена плакала и называла сумасшедшим. Ей не дано увидеть то, что видел я.

И это люди называют шизофренией?

У догоревшего костра безмятежно спала Злата. Больше здесь никого не было. Ни Боба, ни Марта, ни Инги. На цыпочках, бесшумно, чтобы не потревожить спящую красавицу, я скользнул в чащу, стараясь, чтобы ни одна ветка не хрустнула под ногой. Ноздри раздувались, предчувствуя опасность. Где они? В глубине леса — слева, справа, впереди — раздавались едва слышные голоса. Впрочем, они вполне могли быть игрой воспаленного воображения. Голоса то приближались, то становились тише, я метался в трех соснах, надеясь поймать того, кто лишил меня покоя и сна, а кое-кого и жизни. Но, споткнулся о корягу… Даже в погоне за призраками я не смог удержать победу.

В россыпи прохладной росы чуть примятая трава казалась хрупкой и драгоценной. Время остановилось. Мне вдруг стало совершенно безразлично, кто умер вчера, кто умрет сегодня, а кто найдет свою погибель завтра. Мозгоед прав: только смерть открывает наше истинное «Я». И в тот самый последний миг, когда вглядываешься в жизнь, пытаясь ее запомнить, вдруг понимаешь — все неважно. Важно лишь, кто ты и с чем покидаешь этот суетный и изменчивый мир.

— Хорошо лежишь, — армейский ботинок остановился в сантиметре от моего лица. Казалось, что его хозяин раздумывает — наступить или нет.

— Где вы были, Боб? — на всякий случай я отодвинулся. — Не мог вас найти!

— Иногда человеку нужно уединиться и подумать о вечном, — осклабился Боб. — Лично мне в такие минуты очень хочется оставить свой след на планете, чтобы благодарные потомки помянули при случае — дескать, был такой хороший парень Четвертаков! Что же касается твоего вопроса — мы были в кустах.

— Втроем?

— На каждого по кусту. И опережая твой следующий вопрос: наши биологические часы идут в едином режиме. Что ты хочешь, пять лет вместе!

На его лице застыла фальшивая приязнь.

— Вставай, док! Нас ждут великие дела!

****