Управляющий, буквально на миг, ласково улыбнулся, а его лицо — ровно на тот же миг — приняло выражение нежное и даже мечтательное. Но уже в следующую секунду перед Вадимом Арнольдовичем снова был никакой не «Брут», а, как подумал Вадим Арнольдович, верный цепной пес доверившегося ему миллионера.
— Простите, но я не могу нарушить инструкцию.
Вадим Арнольдович взорвался:
— Я действую по прямому указанию участкового пристава Юрия Михайловича князя Можайского! — Это, как помнит читатель, было неправдой или, если угодно, не совсем правдой, но Вадиму Арнольдовичу, вновь обуянному жаждой немедленно действовать, такое соображение и в голову не пришло. — А он, в свою очередь, действует в рамках снаряженного сыскной полицией — лично господином Чулицким — следствия! Будь добр, или сейчас же веди меня к Молжанинову, или уйди с дороги прочь!
«Брут» явственно заколебался, но линию обороны продолжил держать:
— Чулицкий назначил следствие? Это правда?
— Разумеется. Иначе зачем бы я здесь?
— Но ведь ты не из сыскной полиции!
— Нет. Но на следствие брошены все наличные силы, привлечены чины и нашего участка.
— Что же это за дело такое? — Если бы Вадим Арнольдович не был поглощен одними только соображениями о Молжанинове, и если бы он не был взволнован появлением на его пути неожиданного препятствия в лице старинного — со студенческих времен — приятеля, он, несомненно, подметил бы то, что в голосе «Брута» появилось беспокойство. И хотя глаза «Брута» никакого беспокойства не выражали, он, тем не менее, был явно обеспокоен услышанным. Но Вадим Арнольдович ничего этого не увидел, и его слепота, вкупе с необдуманным решением нагрянуть к Молжанинову, внесла свою лепту в череду последовавших неприятностей. — Что вы расследуете?
— Не могу сказать. — Рассказать «Бруту» всё без утайки Вадим Арнольдович действительно не мог. Но если бы он все-таки это сделал, как знать? — возможно, многое пошло бы иначе. — Ну? Ведешь ты меня или нет?
«Брут», сбросив маску преданного слуги и образцового служащего, закусил губу, о чем-то размышляя. Но даже это не насторожило Вадима Арнольдовича: он только поторапливал своего приятеля с принятием решения. И тот, наконец, решился:
— Хорошо, будь по-твоему. Пошли!
Следуя за «Брутом», Вадим Арнольдович прошел через холл и оказался подле решетчатых дверок.
— Что это? Лифт?
— Он самый. С первым и вторым этажами квартира соединяется только его посредством.
— Не очень-то безопасно… с противопожарной точки зрения.
Глаза «Брута» сверкнули. Он искоса взглянул на Вадима Арнольдовича и как отрезал:
— Зато со всех других точек зрения очень даже безопасно[152]
!35
Прихожая, в которой, выйдя из поднявшего их на третий этаж лифта, оказались «Брут» и Вадим Арнольдович, была невелика, но столь же роскошна, как и все другие помещения дома. «Брут», за время службы у Молжанинова привыкший к этой невероятной, можно даже сказать чудовищной роскоши, и глазом, что называется, не моргнул. Но Вадим Арнольдович, еще не отошедший от впечатления, произведенного на него холлом первого этажа, оглядывался с изумлением. Как оказалось, фантастическое богатство особняка обладало, помимо способности просто подавлять, еще одним свойством: свойством дарить забвение. Подобно Лете[153]
, оно отшибало память у соприкоснувшихся с ним. Вот и Вадим Арнольдович, одержимый, казалось бы, мощной идеей действовать без промедления, остановился, выйдя из лифта, и замер. Только его голова поворачивалась из стороны в сторону, и его взгляд, наполненный растерянным изумлением, казались живыми.— Боже мой! — подал, наконец, голос Вадим Арнольдович, повернувшись к «Бруту». — Боже мой!
— Ты бы снял шинель что ли… — «Брут» показал пальцем на ручной работы ковер: несмотря на то, что большая часть влаги стекла с шинели еще в холле — на плиточный, а потому легко прибираемый пол, — остатки снега (на улице вновь разбушевалась метель: кратко, но как раз на время пробежки Вадима Арнольдовича от «Анькиного» до особняка Молжанинова) продолжали таять, падая грязными каплями на этот шедевр, tapis a point noue[154]
родом, возможно, из Бухары. — Хотя…«Брут» посмотрел на ботинки Вадима Арнольдовича и пожал плечами. Вадим Арнольдович, тоже посмотревший на свои ботинки и невольно сравнивший их с начищенными до блеска «домашними» штиблетами «Брута», неожиданно для самого себя покраснел: ему стало откровенно неловко. «Да что это со мной? — с неприязнью к самому себе подумал он и тряхнул головой, как будто бы стараясь вышвырнуть из нее завладевшее ею наваждение. — Совсем ополоумел!»
— Пошли! — Вадим Арнольдович, шинели так и не сняв, двинулся к двери из прихожей. — Сюда?
«Брут» кивнул и, быстро Вадима Арнольдовича опередив, оказался у двери раньше него.
— Минутку…
Открыв (и тут же прикрыв ее за собой), он проскользнул через дверь в гостиную, оставив было Вадима Арнольдовича в прихожей. Но тот, уже окончательно придя в себя и от потрясений роскошеством помещений, и от неожиданной встречи с «Брутом», решительно дверь распахнул и двинулся следом.